экономики, рост ВВП, укрепление рубля, снижение инфляции и т. п. – носили чисто экономический характер, а такие проблемы, как острейшая социальная несправедливость, криминализация, коррупция, деградация морали, социальная и физическая незащищенность граждан и др., хотя и не были обделены вниманием властных структур и СМИ, все же рассматривались в качестве второстепенных. Разумеется, было бы абсурдным отрицать чрезвычайную важность перечисленных экономических целей, но их достижение само по себе не обеспечивает главной задачи любых реформ – повышения благополучия граждан, а, например, вопрос о том, можно ли считать благополучной страну, где ВВП растет, а численность населения ежегодно сокращается, принадлежит к числу риторических.
Несмотря на очевидные недостатки «экономического детерминизма», который А. Токвилль подвергает в своих работах (Toqueville, 1955 и др.) разрушительной критике, К. Поланьи называет «экономическим заблуждением» (Polanyi, 1957), а М. Рац – «отрыжкой марксизма», подчеркивая производность «упертости в экономику» от марксистского разделения общества на экономический базис и, в общем-то, второстепенную социальную надстройку (Рац, 1997), подобный стиль мышления и объяснения происходящего в обществе не преодолен до сих пор, причем нашим экономистам-либералам, формально отвергнувшим марксизм, он свойственен не меньше, чем его правоверным адептам, свидетельством чему может служить, например, книга Е. Т. Гайдара (Гайдар, 2006)[1].
Вместе с тем в современной социогуманитарной науке сложилась очевидная необходимость более разностороннего, многомерного видения общества и многопланового рассмотрения факторов, влияющих на происходящее в социуме и на перспективы его развития.
Одним из таких факторов является психологическое состояние общества, по своей значимости вполне сопоставимое с его политическими и экономическими характеристиками. Для его оценки нами был разработан композитный индекс психологического состояния общества, объединяющий два вторичных индекса – индекс психологической устойчивости общества и индекс его социально-психологического благополучия, каждый из которых в свою очередь интегрирует три первичных индекса (см. рисунок 1)[2].
В качестве первичных индексов рассматривались показатели, во-первых, релевантные психологическому состоянию общества и выражающие его, во-вторых, поддающиеся количественным измерениям. В этом плане расчет данного индекса продолжает традицию, сложившуюся хотя и не в психологической науке, но имеющую к ней непосредственное отношение (Гундаров, 2001; и др.). В частности, как отмечает В. В. Сулакшин, «в научной литературе известны попытки косвенного описания психологического состояния общества через количественные замеры девиантного поведения: убийств, самоубийств, проявления поведенческих агрессий, для которых существуют статистические данные» (Сулакшин, 2006, с. 76–77). Первой попыткой такого рода исследования, очевидно, следует считать одну из наиболее резонансных работ Э. Дюркгейма
В подобных случаях можно допустить и «защитный» характер узко экономических объяснений, когда действия реформаторов трактуются как «объективная» экономическая необходимость, снимая тем самым вопрос об их личной ответственности за содеянное.
Перечисленные на рисунке первичные индексы можно сгруппировать и другими способами. Например, объединив во вторичные индексы: 1) психические расстройства и смертность от заболеваний нервной системы и органов чувств; 2) социальное сиротство и устойчивость семьи; 3) убийства и самоубийства.
