не терпел неженок, презирал трусов и слабаков. Он весь: от Рудничных Ворот на северной границе и Речных на южной, от восточных – Караванных и западных Бродяжьих, состоял из враждующих друг с другом лоскутов-районов. Так повелось издревле, и время оказалось бессильно что-либо изменить. Однако, квартал «Занавесок», зажатый с трех сторон Портовой набережной, Четвертым проспектом Наковальни и воняющей смертью Ареной Грома, перещеголял по уровню опасности прочие городские образования.
Одинокая дама, вдруг возжелавшая насильственных утех. Чокнутый самоубийца, приевшийся радостями жизни. Пожилой купец, отягощенный грузом монет. Каждый из них мог обнаружить искомое, едва голос «Бычьего Яйца» – большого городского колокола – оповещал горожан о десяти вечерних часах. После десятка длинных «бычьих ревов» Солнечная стража покидала границы «Красных занавесок», а Лунная стража обходила стороной его тупички, подворотни и улочки, утопающие во мраке, испражнениях и грязи.
Охотник любил бродить по ночным «Занавескам». Любил омерзительные запахи и мусор, крики дерущихся котов и писк красноглазых крыс. Любил песни пьяных подмастерьев и смех разнузданных путан. Любил шуршание отточенной стали, тени редких огней, ругань, стоны, топот и гулкое эхо, бьющееся о стены каменных лабиринтов.
Охотник наслаждался происходящим. Ежеминутный риск до предела обострял чувства, порядком разболтавшиеся за годы вынужденного простоя. На кончиках пальцев зудели приятные мурашки. Здесь он ощущал себя живым. Могучим и сильным. Здесь он обретал свободу, хотя и не понимал данного определения.
Жаль, местные жулики-душегубы давно усвоили правило: с высоким стариком в длинном плаще-хамелеоне опасно вступать во враждебные дискуссии. Благо, кроме арабайской преступной братии оставались непосвященные бандиты-гастролеры. С этими получалось поразвлечься. Редко. Охотник сам был гастролером, наведываясь в городские пределы не чаще двух-трех раз за год.
Колокол гудел. Басовитый рев металлического зверя ложился на Арабай плотным покрывалом шума, отправлял тружеников на заслуженный отдых и пробуждал далеких от трудов порочных обитателей ночи.
Охотник наслаждался бронзовым рыком, возвращавшим старика в яркие дни битв, медово-тягучие часы предбоевого томления и сумасшедшие минуты, секунды безудержной резни, что растягивались, порой, в кошачьем прыжке бесконечности. Колокол будил воспоминания, заваленные десятилетиями пустоты. Пустоты привычной, но с которой до конца он так и не свыкся.
Ревущее четырежды в сутки «Яйцо» висело в центре Восьмигранной площади, на высочайшей башне Арабая, прозываемой жителями Шпилем.
Некогда на Шпиле обитал Марко Чароед – знаменитый на всю Империю шарлатан и фокусник, выдававший себя за последнего гарданского колдуна. Колдуна фальшивого, но изобретательного и красноречивого. Россказни помогли пройдохе получить от Городского
