четыре копыта не были подготовлены. Потом кузнец прибил на каждое по закругленному куску железа. Он вбивал гвозди в самую глубину копыта, так что подкова плотно сидела на ноге. Сначала мне показалось очень тяжело и неловко, но со временем я привык и к этому.
По окончании курса верховой езды хозяин попробовал меня в упряжи. На шею мне надели крепкий хомут, уздечку с большими кожаными клапанами – это были наглазники, чтобы я не мог смотреть по сторонам, а только вперед. Эти наглазники и седелка с твердым ремнем были мне вначале не менее противны, чем мундштук. Когда мой хвост подхватывали твердым ремнем, я готов был даже брыкаться, но я не решился этого сделать, чтоб не огорчить доброго хозяина. Итак, по прошествии некоторого времени я привык ходить в упряжке, как раньше научился ходить под седлом.
Припоминаю еще одну предосторожность, принятую хозяином во время моей тренировки, – я навсегда остался благодарен ему за нее. Хозяин послал меня на две недели на одну соседнюю ферму, возле которой проходила железная дорога. Здесь паслось несколько коров и овец, и меня пустили с ними на траву. Я никогда не забуду первого поезда, проехавшего мимо меня. Я тихо пощипывал траву подле решетки, отгораживавшей наш лужок от железной дороги; вдруг я услыхал в отдалении странный шум и, прежде чем я успел оглянуться, какое-то длинное чудовище промчалось со страшным грохотом мимо меня, оставляя за собою полосу густого черного дыма! Я поскакал как сумасшедший и остановился только на дальнем конце луга, тяжело дыша и фыркая от страха и удивления. В течение дня проехало еще много поездов; некоторые останавливались на станции, рядом, и издавали тогда резкий свист и рев. Мне все это казалось очень страшным, но коровы продолжали спокойно щипать траву, едва поднимая головы, когда чудовище мчалось мимо них.
Первые дни я не мог успокоиться и плохо ел, но когда я увидал, что ужасная вещь не заезжает в наш луг и не причиняет мне ровно никакого вреда, я стал привыкать и вскоре обращал на поезда так же мало внимания, как коровы и овцы.
С тех пор я нередко видал, как лошади пугаются при виде поездов, но, благодаря моему доброму хозяину, я стою так же бесстрашно около железнодорожных станций, как в собственном стойле.
Вот как следует воспитывать молодую лошадь.
Хозяин часто запрягал меня в дышло с матерью, потому что она была смирная лошадь и могла лучше другой научить меня ходить в дышле. Она мне говорила, что чем лучше я буду служить, тем лучше будут люди со мной обращаться, и что благоразумнее всегда стараться угодить хозяину.
– Но, – говорила она, – бывают разные люди. Есть такие же добрые и заботливые, как наш хозяин; таким хозяевам лошадь может служить с гордостью, но бывают жестокие, дурные люди, которым не следовало бы никогда иметь лошадей или собак. Кроме таких злых хозяев, встречаются и просто глупые, самоуверенные и невежественные люди, которые не дают себе труда ни о чем подумать. Подобные хозяева портят лошадей от глупости; не то чтобы
