Флягу со смехом перекидывали друг другу, упражняясь в ловкости. Бен-Цион ловил ее одной рукой и в конце концов уронил. Неловкость караванщика вызвала язвительные замечания товарищей.
Слева на холме показался город Мигдал. Рядом возвышалась каменная башня для засолки рыбы, отбрасывая на склон тающую в сумерках длинную тень. У бревенчатого пирса на волнах покачивались плоскодонные лодки из кедровых досок с прямыми обвисшими парусами. Челны пустовали – рыбаки еще только готовились к ночной ловле. Вдоль берега на шестах висели сохнущие сети.
Несколько лодок наполовину высовывались из воды. Они лежали на белом ковре из мелких ракушек, привязанные носами к вбитым в землю металлическим костылям. Рядом с одной из них сидел рыбак и чинил свисающую через борт сеть. Возле него пристроилась девочка лет двенадцати, помогая отцу распутывать веревки. Рыбак не обратил на проходящий мимо караван никакого внимания – слишком занят был работой. Но девочка подняла голову и посмотрела на Иешуа. На мгновение их глаза встретились. Лицо незнакомки просветлело, она улыбнулась, а затем приветливо помахала юноше рукой, словно старому другу.
Иешуа не мог оторвать взгляда от рыбачки. Столько разных чувств смешалось на ее золотисто-смуглом лице: удивление, интерес, радость. Весь ее облик с выбивающимися из-под платка прядями вьющихся волос, бездонными темными глазами и высоким лбом показался ему чарующе прекрасным.
Караван удалялся, а он все оборачивался, пораженный красотой рыбачки. Сумерки сгущались. И рыбак, и девочка, и лодки постепенно теряли очертания, растворяясь в бледно-синей вечерней мгле.
– Меня зовут Мирьям, – донесся до него издалека крик.
Или это ему только показалось …
На закате орха прошла лежащие рядом городки Киннерет, Эйн-Шеву и Кфар-Нахум, а к Бейт-Цайде подходила уже при лунном свете. Дорога сначала шла по ровному берегу, но вскоре уперлась в стену высоких сопок. По поверхности озера бежала размытая мерцающая дорожка, резко обрываясь у горизонта, словно ее отсекли ножом. Перед холмами насыпь резко вильнула к воде, которая теперь плескалась у самых ног. Вскоре начался подъем в гору, и вот впереди показалась освещенная факелами крепостная стена.
У ворот долго препирались со стражей, не хотевшей впускать караван ночью. Пришлось заплатить. Окованные железом деревянные ворота – как будто нехотя, со скрипом – открылись. Найти герут не составило труда: Бен-Цион уже бывал здесь раньше, поэтому хорошо знал город. Разгрузив мулов, усталые палестинцы помолились, улеглись на рогожах и мгновенно уснули.
Утром обитатели постоялого двора не торопились вставать, все решили выспаться. Да и куда торопиться – наступил Шмини Ацерет, восьмой день праздника Суккот. Этот день считался днем иом тов, свободным от любой работы. Полагалось лишь радоваться жизни и предаваться всяческим удовольствиям. Только два каравана – халдейский и финикийский – на рассвете покинули Бейт-Цайду.
Позавтракав, палестинцы обсудили,
