день я отправился в отделение интенсивной терапии, чтобы осмотреть прооперированных пациентов. С молодой румынкой все было в порядке, хотя ее слегка трясло и выглядела она бледноватой. Медсестра, сидевшая на краю ее кровати, оторвалась от портативного компьютера, в который вводила данные, и сказала, что все так, как и должно быть. Мистер Уильямс обнаружился тремя койками дальше. Он успел очнуться и теперь сидел, глядя прямо перед собой.
Я присел у его кровати и спросил, как он себя чувствует. Он молча повернулся ко мне. Сложно было понять, царила ли в его сознании полная пустота или же он отчаянно пытался структурировать мысли в поврежденном, изъеденным опухолью мозге. Сложно было даже предположить, во что превратилось его «я». В других обстоятельствах я не стал бы долго ждать ответа. Многие из моих пациентов утрачивали – порой навсегда, порой временно – способность говорить или думать, так что затягивать с ожиданием не имело смысла. В этом же конкретном случае я сидел и ждал – может, потому что знал, что такого скорее всего больше никогда не повторится, да еще в знак безмолвного извинения перед всеми пациентами, которых я торопил в прошлом. Тишина длилась, как мне показалось, целую вечность.
– Я умираю? – внезапно спросил он.
– Нет. – Меня немного встревожило то, что мистер Уильямс, очевидно, все-таки понимал, что происходит. – Но если бы умирали, я обязательно сказал бы вам об этом. Я всегда говорю пациентам только правду.
Должно быть, он понял мои слова, потому что засмеялся в ответ – странным, неуместным смехом. «Нет, ты пока не умираешь, – подумал я. – Все будет гораздо хуже». Я задержался у кровати мистера Уильямса еще ненадолго, но ему, судя по всему, больше нечего было мне сказать.
Назавтра в половине восьмого Сами, как обычно, ждал меня у сестринского поста. Он придерживался консервативных взглядов и даже в мыслях не мог представить, что может приехать в больницу или уехать из нее раньше меня. Я и сам, будучи интерном, в жизни не осмелился бы покинуть здание раньше старшего врача.
Однако в современном мире, когда врачи работают посменно, от формы обучения «наставник – ученик» почти ничего не осталось.
– Она в переговорной, – сообщил Сами.
Мы прошли по коридору. Я сел напротив миссис Уильямс и представился:
– Сожалею, что мы не встретились с вами ранее. Изначально оперировать должен был Тим Джонс, но в итоге вашим мужем занялся я. Боюсь, у меня нет для вас хороших новостей. Что именно сказал вам Тим?
Когда мы, врачи, что-либо говорим пациентам и их родственникам, те, как правило, пристально смотрят на нас – порой возникает ощущение, будто в тебя вколачивают гвозди. Хотя к этому постепенно привыкаешь. Но миссис Уильямс лишь печально улыбнулась:
– Что у него опухоль, которую нельзя удалить. Знаете, мой муж был жизнерадостным человеком, – добавила она. – Вы не видели его в лучшие годы.
– А когда
