уже сидел медбрат, которого я тоже не знал. Питер бодрствовал. Он сказал, что ему удалось немного поспать ночью – значительное достижение, если учесть безжалостный шум и яркий свет в помещении. Я повернулся к медбрату.
– Я знаю, что назогастральный зонд ставили не вы, но будьте добры, уберите его, – сказал я.
– Прошу прощения, мистер Марш, но пациента должен сначала осмотреть специалист по речевым проблемам.
Пару лет назад специалисты по речевым проблемам почему-то взяли на себя ответственность за пациентов, у которых возникли трудности не только с речью, но и с глотанием. В прошлом мне уже доводилось спорить со специалистами по речевым проблемам, поскольку они отказывались одобрить удаление назогастральных зондов, в которых мои пациенты не нуждались. В результате нескольких пациентов, несмотря на все мои протесты, без всякой надобности кормили через трубку. Понятно, что я не пользовался популярностью среди специалистов по речевым проблемам.
– Уберите трубку, – процедил я сквозь зубы. – Ее вообще не следовало ставить.
– Прошу прощения, мистер Марш, – вежливо ответил медбрат, – но я не стану этого делать.
Я вскипел.
– Ему не нужна трубка! – закричал я. – Я возьму всю ответственность на себя. Это совершенно безопасно. Я его оперировал – ствол мозга и черепные нервы были в конце совершенно нетронутыми, он хорошенько прокашлялся… Уберите чертову трубку!
– Прошу прощения, мистер Марш, – снова завел свою шарманку незадачливый медбрат.
Задыхаясь от ярости, я вплотную приблизился к нему, схватил его за нос и со всей силы крутанул.
– Чтоб ты сдох! – Я развернулся и, поверженный и бессильный, направился к ближайшей раковине вымыть руки.
Нам предписано мыть руки, после того как мы прикасаемся к пациентам, так что, полагаю, то же правило применимо и в случае нападения на больничный персонал. Недовольство и смятение, вызванные угасанием моего авторитета, ростом недоверия и печальным упадком профессии врача, копились во мне годами и привели к неожиданному взрыву. Наверное, все дело в том, что через две недели мне предстояло выйти на пенсию и я больше не мог сдерживать ярость, которую испытывал, когда ко мне относились пренебрежительно.
Взбешенный, я выбежал из палаты, оставив у кровати Питера группку недоумевающих медсестер и медбратьев. Сами покорно последовал за мной. Я нечасто теряю самообладание на работе и никогда раньше не поднимал руку на коллег.
Постепенно я успокоился и в тот же день вернулся в отделение интенсивной терапии, чтобы извиниться перед медбратом.
– Я глубоко сожалею о случившемся. Мне не следовало так поступать.
– Ну, что сделано, то сделано, – ответил он.
Я не понял, что он имел в виду, и оставалось лишь гадать, подаст ли он на меня официальную жалобу, которой я более чем заслуживал. Ближе к вечеру я получил по электронной
