языки более близки к «индоевропейским». Но скорее всего, основная часть ариев переместилась в Иран непосредственно из Средней Азии, где они жили не менее 500 лет, и отправились в Восточный Иран в середине 2 тысячелетия до нашей эры, примерно 3500 лет назад. Это полностью укладывается в концепцию арийских языков, как она обсуждается в данном повествовании.
Укладывается и то, что основная доля арийской гаплогруппы R1a в Иране находится в Восточном Иране, и составляет примерно 20 % от населения Ирана, которое в подавляющем большинстве имеет ближневосточную гаплогруппу J2. Но J2 – это уже результат исламских нашествий в конце 1 тысячелетия нашей эры. На западе Ирана доля арийской гаплогруппы R1a вообще минимальна, и составляет только 3 %. Так что все разговоры о «ираноязычных» древних славянах лишены всяких оснований, если за «ираноязычность» принимать фактическую связь с Ираном. Не было значительной прямой связи древних славян с Западным Ираном. Только с Восточным, и с Индией, и то как результаты арийских миграций. Поэтому и западно-иранские языки такие молодые, середина 1 тысячелетия до нашей эры.
Вот так ДНК-генеалогия расставляет по местам и соединяет в единую систему разрозненные и конфликтующие обрывки сведений истории, антропологии, лингвистики, которые, казалось бы, и составляли систему.
Три положения можно подчеркнуть, исходя из вышесказанного.
Первое – что ДНК-генеалогия начинает служить науке. То, что еще несколько лет назад казалось каким-то развлечением, оказалось, дает истории, антропологии, археологии, лингвистике возможность проверить концепцию, рассмотреть данные под принципиально другим углом, связать воедино казалось бы разрозненные части общей картины наших знаний об окружающем мире.
Второе – это исследование позволило решить целый ряд загадок, которые оставались загадками десятки, а порой и сотни лет. И это вовсе не потому, что автор такой знающий, а потому, что к его – и нашим – услугам оказался новый инструмент, ДНК-генеалогия. Оказалось возможным следить за передвижениями народов не с помощью лопаты и кисточки археолога, и не обмеряя черепа, не хитроумно расплетая созвучия и значения слов в живых и мертвых языках, не изучая древние фолианты в библиотеках и монастырях, а просто прослеживая за метками в наших ДНК. Они, эти метки, не могут «ассимилироваться», или «поглотиться» другими языками, культурами или народами, как это происходит тысячелетиями в рамках понятий истории, лингвистики, антропологии. Гаплотипы и гаплогруппы не ассимилируются. Их можно только физически истребить, но такое для всего народа бывает не часто. Гаплогруппы и гаплотипы упрямо пробиваются через любые ассимиляции, через тысячелетия, и не только пробиваются, давая нам знак о своем существовании, но и позволяют рассчитать время, когда жили их предки.
И третье, – автор хотел бы особенно подчеркнуть, что он вовсе не принижает значение археологии, лингвистики, антропологии, и не пытается их заменить. Автор стоит на плечах гигантов в этих
