его карета – в крови. Дубровин, разумеется, винит в трагедии революционеров и евреев, которые интригуют против царя и русского народа. И уверяет, что именно в этот день впервые задумался о том, что пора объединить «истинно русских людей».
То же самое пишут в своих воспоминаниях еще около десятка людей: видимо, в 1905 году мысль создать монархическую партию в противовес революционным носилась в воздухе. Но возможным это стало только, когда к процессу подключилось государство.
Очень много монархистов в Москве. Например, Владимир Грингмут, издатель газеты «Московские ведомости», крещеный еврей и пламенный антисемит. Он идет дальше, чем Дубровин, – тот только мечтает, а Грингмут объявляет о создании монархической партии. В своей газете он пишет: «„Россия – для русских“, – таков лозунг Русской Монархической партии, ясно понимающей, что если предоставить Россию иноплеменникам, иноверцам и иностранцам, – то не только в России не будет Самодержавной Монархии, но не будет и самой России»[1].
Еще в Москве существуют «Общество хоругвеносцев», «Народная охрана» – но все это воспринимается в столице как нечто провинциальное и диковинное. Московские активисты то и дело приезжают в Петербург, их даже регулярно принимает император. Но только летом 1905 года министерство внутренних дел наконец решает создать полноценную организацию. Сначала все это фикция: «Состоялось два или три собрания. примыкало простонародье, рабочие, приказчики, извозчики, банщики. Послали телеграмму Государю, где говорили о 1500 собравшихся (было не более 350)», – констатирует бывший сотрудник МВД Борис Никольский.
Дубровин счастлив – ведь проходят собрания у него дома. Никольскому Дубровин не нравится: «Противное, грубое животное, на которого никто не обращал внимание, он оказался единственным зажиточным интеллигентом. Помешанный на желании играть роль, он заискивал у всех, старался изо всех сил, и был выбран председателем». Но, так или иначе, дело пошло.
Летом 1905 глава столичного охранного отделения Герасимов спрашивает коллегу, замглавы департамента полиции Рачковского: почему власти не пытаются создать организацию, которая «противодействовала бы вредному влиянию революционеров на народные массы». Ну почему же, отвечает Рачковский, и обещает познакомить его с доктором Дубровиным, «который взял на себя инициативу создания монархической организации». Так усилиями Дубровина и МВД аморфная черная сотня постепенно становится государственным институтом.
Власть в руках Трепова
Самый влиятельный человек в стране – по-прежнему генерал Трепов, полицейский, который знал, как правильно разгонять толпу после трагедии 9 января. Простая манера общения помогла ему сблизиться с царем – фактически Николай II сделал Трепова посредником между собой и всем остальным миром, углубившись в семейные дела. Если почитать дневник императора за 1905 год, он пишет только о детях и охоте, всем остальным занимается верный Трепов.
Впрочем, навыков профессионального полицейского недостаточно, чтобы управлять государством, и Трепов это понимает. У него не просто нет никакой политической программы – он не очень представляет, как в принципе совладать с попавшей в его управление государственной машиной. Московский губернатор Джунковский вспоминает, что летом 1905 года он заходит в кабинет к Трепову и застает его растерянно стоящим перед громадным столом, на котором лежит груда бумаг. На вопрос, что это за бумаги, Трепов отвечает: «Все ругаюсь со всеми губернаторами».
Трепову нужен надежный советник, и он, разумеется, обращается к знакомому ему кругу – силовикам. Наибольшее доверие вызывает у него Петр Рачковский, опытный агент тайной полиции, фактически руководивший внешней разведкой России: он был резидентом в Париже и одновременно координатором всех остальных агентов в Западной Европе. Трепов полагает, что человек с большим опытом жизни за границей, тем более в республиканской Франции, будет надежным проводником в сложный период, когда все вокруг говорят о конституции.
Рачковский – давний фаворит Витте, он был уволен из МВД при Плеве, поэтому имеет хорошие отношения с первым и дурную память о втором. Внимая советам Рачковского, Трепов все чаще общается с Витте и вскоре начинает постоянно – даже в разговорах с императором – говорить, что Витте – единственный человек, который может улучшить отношения между властью и обществом. А именно это, считает Трепов, нужно, чтобы не допустить новых волнений.
Бесконтрольная свобода
Трепов видит, что проект Булыгина о создании законосовещательной Думы никого не устраивает. Ситуация продолжает накаляться, манифест только увеличил число недовольных.
В конце лета 1905 года Трепов вытаскивает свой решающий козырь, чтобы переманить интеллигенцию на сторону власти. Он выполняет одно из требований либералов – вводит автономию университетов (которые, впрочем, и так к этому моменту почти уже не контролируются государством и бесконечно митингуют). Фактически это одновременно
Спустя сто лет лозунг «Россия для русских» все еще популярен, хотя сейчас его выдвигают не сторонники официальной государственной идеологии, а маргиналы-националисты. Впрочем, с приверженцами официальной национальной идее их по-прежнему объединяет восприятие России как великой империи.
