разорили меня. У меня угнали весь скот, подчистили кладовые и казну, увели несколько человек крестьян мужского пола в качестве рекрутов. Этот наряд – лучшее, что нам удалось сыскать. Прошу вас великодушно простить своего верного вассала и его бедную дочь.
«Вот же актер!» – подумала я о папуле, молча наблюдая за этой скорбной словесной пикировкой.
– Решительно, в таком виде ей нельзя появляться при дворе. Нас засмеют! – совершенно справедливо подметил король, продолжая пялиться на меня с недовольным видом.
– Рискну вмешаться и предложить к вашим услугам гардероб моей племянницы Габриэлы, который остался у меня после ее отъезда в имение мужа, – промямлил толстяк заискивающим голосом.
– Хотя бы так, – сдался король, – немедленно проводите графиню наверх и приведите ее в порядок, а я тем временем сообщу присутствующим хорошую новость.
Затем, подойдя ко мне поближе, так, что я могла уловить его дыхание, Филипп осторожно приподнял двумя пальцами мой подбородок и пристально посмотрел в горящие негодованием глаза. Меня передернуло от его холодного взгляда. Было в нем нечто опасное и дерзкое, нечто, что заставило меня задрожать от ужаса и зажмурить глаза, чтобы не видеть больше его красивого и одновременно отталкивающего лица.
– С этого момента, дорогая Фике, – прошептал Филипп, – вам запрещено любое самовольство наподобие сегодняшних ночных скачек, что вы устроили, ослушавшись отца. Теперь вы невеста короля, ведите себя подобающе и хорошенько уясните, что со мной подобные шутки не пройдут.
Не знаю, куда вдруг пропала моя смелость, но в ответ я смогла только кивнуть, сглотнув комок, образовавшийся в груди после его слов. Несмотря на всю его холеную наружность и привлекательный внешний облик, от него разило какой-то внутренней гнилью, которую он прикрывал образом властного мудака. Знаем мы таких «властелинов», которые на поверку оказываются жутко закомплексованными маменькиными сынками, которым в детстве не хватило отцовского внимания и воспитания. Из таких вырастают маньяки или извращенцы. И чем дольше я смотрела вслед удаляющейся королевской фигуре, тем сильнее росло во мне ощущение, что Филипп соединил в себе обе эти ипостаси.
– Идемте, сеньорита, – рядом прозвучал елейный голос священника и по совместительству маркиза Пилара.
Мне пришлось взять под руку дона Лоренцо, который светился от счастья, как рождественская елка, и отправиться за толстяком в боковой флигель дворца. Меня провели по узкой темной лестнице (скорее всего, ей пользовалась прислуга) на второй этаж и заперли в большой и красиво обставленной спальне. В центре комнаты на деревянном подиуме возвышалась огромная кровать под бархатным балдахином, у окна стояла настоящая ванна, а в углу расположился туалетный столик с большим овальным зеркалом и изящное кресло на тонких ножках.
У стены напротив кровати из красного кирпича был выложен настоящий камин. Едва я закончила осмотр апартаментов, как дверь бесшумно открылась и в комнату вошла девушка.
