осеняя в смертный час себя крестом,Шептал ты в немощи и боли:
«Минует, Матка Боска, скоро лихо»,
Закрыв глаза, молился, а потом
Шептал ты снова пересохшим ртом,
Что «есче не згинела польска» тихо.
Художник вольный, всем артистам брат,
Ты пал в жестокой брани как солдат,
Своей судьбы и участи достоин,
Искусства и судьбы невольный воин.
Странный февраль
Странный февраль. Не кружится метель,
Что-то с погодой внезапно случилось,
Чуть потеплело и льда канитель
В снежную слякоть с утра превратилась.
Вся в ожиданье природа вздохнёт,
Пористый снег дышит влагой и дремлет,
Скоро ль весна к нам дорогу найдёт,
Греет под снегом промёрзшую землю.
Замерло всё, или чудится мне,
Белый покров все поляны приметил,
Крокусы цвет набирают во сне,
Чтоб полыхнуть с первым солнечным светом.
Дробь барабанную дятел пробьёт,
Чтоб пробудилась весна неотложно,
Звук затаится, в вершинах замрёт,
Бродит посланник весны осторожно.
Опять о лучевом
Что не даёт мне ранним утром спать,
Какие гложут памяти лемуры?!
В ночной тиши так слéпы и понуры
Стволы деревьев, в тьме их не видать.
От этих просыпаний я устал,
И перемалывая прошлые невзгоды,
Не верю и не подсчитаю сроду,
Так сколько в прошлой жизни потерял.
Отчаянье находит так порой,
Что никуда от этого не деться,
Спасаюсь тем, что вспоминаю детство
И вместе с ним свой просек Лучевой.
Пруды, что днём сверкали в тишине,
Средь сосен и берёз особым глянцем,
Сияло солнце в них протуберанцем,
Всё видится нечётко, как во сне.
За проволокой колючей тень посадки,
Не знаю, кто решил её хранить,
Но часовых не стоило винить,
Ведь ягоды черёмухи так сладки.
Всей прошлой жизни был недобрый знак –
Каре из мрачноватых построений,
В нём и ютился, всем на удивленье,
Наш тёмный и бревенчатый барак.
Тот длинный свет съедавший коридор,
Под потолком велосипеды, сани,
Топили печь несытую дровами
Хозяйки, кто добыл что, кто нашёл.
Пел репродуктор чёрный на стене,
С шести часов утра звучали марши,
Была то воля мамы. А в стране
Юнцы сидеть готовились за партой.
И школа за пожарной каланчой
В Сокольниках, что близко от Стромынки.
С портфелем переполненным в обнимку
Я утром брёл дорогою крутой.
Бюст Сталина. Мы, мимо проходя,
Честь отдавали и салютовали,
Быть может, что-то мы и понимали,
Краснели, красный галстук теребя.
Как в марте грянул гром в пятьдесят третьем,
Сирены выли
