озадаченно спросил:
– Какая Венера?
– Милосская.
– Кто это вам сказал?
Раневская пожала плечами:
– А почему же ей мужчины руки отбили?
Завадский со злорадным удовольствием пообещал:
– И вам отобьют, Фаина Георгиевна!
Актрису это ни капельки не смутило.
– На памятнике? Пусть отбивают. Только памятник для начала поставьте.
Завадский на собрании назидательно:
– Слово не воробей.
Раневская согласилась:
– Конечно! Оно голубь – нагадит так нагадит!
Завадский принялся рассуждать о необходимости профилактики гриппа и об обязанности каждого актера сделать прививку:
– Обещают, что этой зимой Москву снова свалит грипп.
Раневская тревожно:
– Постановление партии и правительства было, что ли?
– Зачем вы так подробно расспрашивали Завадского, видит ли он в отпуске сны? – спросила одна актриса Фаину Георгиевну.
– Хочу присниться Юрию Александровичу и испортить ему весь отпуск.
Завадский Раневской:
– Я больше не буду вам ничего советовать, вы и без того умная, придумывайте это сумасшествие сами!
– Ну нет, мне без вашей помощи с ума не сойти!
Я познакомилась с Ахматовой очень давно. Я тогда жила в Таганроге. Прочла ее стихи и поехала в Петербург. Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: «Вы мой поэт», извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты – дарила меня дружбой до конца своих дней.
Одно время я записывала все, то она говорила. Она это заметила, попросила меня показать ей мои записи.
– Анна Андреевна, я растапливала дома печку и по ошибке вместе с другими бумагами сожгла все, что записала, а сколько там было замечательного, вы себе представить не можете, Анна Андреевна!
– Вам одиннадцать лет и никогда не будет двенадцать, – сказала она и долго смеялась.
Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как-то Фаину Раневскую написать воспоминания об Анне Ахматовой.
– Вы ведь, наверное, ее часто вспоминаете? – спросил он.
– Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила Раневская, – но написать о себе воспоминания она мне не поручала.
А потом добавила:
– Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти – воспоминания друзей.
Она любила толчею вокруг, называла скопище гостей «станция Ахматовка».
Когда я заставала ее на даче в одиночестве, она говорила: «Человека забыли».
Сегодня у меня обедала Ахматова, величавая, величественная, ироничная и трагическая, веселая и вдруг такая печальная, что при ней неловко улыбнуться и говорить о пустяках. Как удалось ей удержаться от безумия – для меня непостижимо.
