неодобрительно огляделся. Солнце, чья округлая физиономия была плоской как блин, нежилось на соседней крыше, будто ленясь и соображая, стоит ли ему восходить дальше или и так сойдет. На куче листьев недалеко от подъезда полулежала женщина в оранжевом комбинезоне и смотрела в открытый люк. Профиль у нее был правильный, греческих очертаний, а медно-рыжие волосы топорщились так, что невольно заставляли вспомнить о змеях. В люке кто-то бурно возился и громыхал. Надутые воробьи клевали что-то на асфальте, бойко, словно резиновые мячи, отскакивая от прохожих.
Из окон и подвалов, с площадей и куцых скверов, с крон деревьев и неба, увешанного мочалками туч, из кошачьих глаз и из женских сумочек, из выхлопных труб автомобилей, с магазинных ценников и все еще обгоревших носов дачников – отовсюду, потирая желтые морковные ладони, глядел совсем юный, недавно родившийся октябрь.
Но Герману Дурневу до всей этой красоты не было никакого дела. Погода и вообще природа интересовали его лишь настолько, чтобы определиться, не взять ли с собой зонтик или не пора ли поставить на автомобиль зимнюю резину с шипами.
Он посмотрел на часы и достал коробочку с гомеопатией.
– Хамство какое-то это солнце! Раз, два... И не доплюнешь ведь до него... Хоть бы оно вообще потухло... Разве в такой день у кого-нибудь может быть рабочий настрой? Пять, шесть... Рано или поздно у меня точно будет язва... Или уже есть... Семь... – пробормотал он, отсчитывая шарики и помещая их себе под язык.
Когда шарики рассосались, Дурнев хорошо задумался и сказал себе:
– Ну вот, теперь я точно доживу до обеда, если от нового мозольного пластыря у меня не случится заражения крови.
Разумеется, Дурнев и не подозревал, что за ним наблюдают. Большая отвратительного вида птица – хмурая, взъерошенная, с длинной облезшей шеей, на которой почти не было перьев, наблюдала за ним с козырька подъезда. В клюве птица держала вырезанную из журнала фотографию, с которой смотрел... да, это был он самый – Герман Дурнев, снятый вместе с женой Нинелью и дочерью Пипой на выставке «Международные подтяжки» на ВВЦ.
Изредка птица опускала фотографию на жестяной лист и принималась въедливо сравнивать настоящего Дурнева с фотографией. При этом из клюва на снимок капали отвратительные зеленоватые комки слизи.
Можно себе представить, как поразился бы Дурнев, если бы случайно поднял голову и взглянул, кто сидит на козырьке подъезда. Однако Герман Никитич был не из тех, кто обращает внимание на птиц, если, разумеется, это не вареная курица, лежащая перед ним на тарелке. К тому же в данный момент изворотливый ум руководителя фирмы «Носки секонд-хенд» был занят решением вопроса, как растаможить два вагона использованных носовых платков под видом товаров для детей.
Дурнев спустился с крыльца и, наступив на восхитительно яркий желтый лист, несколько раз с явным удовольствием повернулся на каблуке. Сделав это, он уже совершенно равнодушно миновал множество других листьев и сел в новую черную машину. Машина зафырчала и тронулась. Птица с голой шеей тяжело сорвалась с козырька и полетела следом за машиной, явно не собираясь терять ее из виду.
Сидящая на газоне женщина, о которой Дурнев мельком подумал как о ремонтнице, проводила птицу пронзительным взглядом и пробормотала себе под нос:
– Хотела бы я знать, что тут делает Мертвый Гриф? Последний раз я встречала его, когда спускали на воду «Титаник». Не помню, что там случилось с этим пароходом, но наверняка были какие-то неприятности.
Она вскинула руку, на среднем пальце которой было сверкающее кольцо, и негромко шепнула:
– Искрис фронтис!
В тот же миг из кольца вырвалась зеленая искра и опалила птице крыло. Теряя перья, Мертвый Гриф камнем рухнул на асфальт, что-то хрипло прокричал и, снова взлетев, метнулся за ближайший дом.
Загадочная особа подула на раскалившееся кольцо.
– Ненавижу этих живых мертвецов. Их невозможно убить во второй раз. Лучше уж иметь дело просто с нежитью, – проворчала она.
Тем временем в люке снова что-то со страшным грохотом обрушилось. Плеснула вода.
– А-а-пчч! – донеслось из люка так оглушительно, что крышка даже подскочила.
Забыв о птице, ремонтница – если, разумеется, это была ремонтница – озабоченно склонилась над люком:
– Академик, вы простудитесь! Умоляю, наденьте хотя бы шарф!
– Медузия, не чуди! Водолазам шарф не поможет! – немедленно отозвался голос.
Но женщину это ничуть не успокоило.
– Клянусь волосом Древнира, это ни в какие ворота не лезет! Представить только, сам академик Белой магии, глава школы волшебства Тибидохс, Сарданапал Черноморов вынужден снимать простейшие заклятия нежити! Где, позвольте спросить, наши младшие волшебники,
