это вышеи слов, и метели.
Впиваются губы,
сливаются реки…
Шла ночка на убыль,
а счастье – навеки.
В избе – пересуды:
похищена зорька,
не бьется посуда,
не слышится – «горько!»
Жених не таковский —
смеется: «Бывает!»
не бьется посуда,
не слышится – «горько!»
Жених не таковский —
смеется: «Бывает!»
Бутылку «Московской»
один допивает.
Рукою поправив
сатиновый ворот,
встает.
– Кто отравит
мне свадьбу?!
Кто ворог?!
Что стонете, бабы?
Права молодуха.
Не жизнь ей была бы,
а плен и разруха.
Гуляйте все! Пейте!
И будьте довольны,
ядри вас в копейки,
друзей малахольных.
И вышел из комнат,
протезом не всхлипнув.
Под сердцем – осколок
за ногу из липы.
Я – пулей. Я – следом —
частичкой подмоги.
Луна мертвым светом
скатилась под ноги
ушедшему в тени.
Веревка – струною.
Февраль отметелил.
Плыл март стороною,
спешил – не устать бы
на снежных откосах.
Так кончилась свадьба —
Войны отголосок.
Птицелов, отпусти!
– Отпусти! – кратким криком, как выстрел,
Птицелова пичужка просила.
Я тебе пропою в синих высях
больше песен, чем в клетке постылой.
Отпусти! Не ласкай меня взглядом —
взгляд – не солнце, не ветер привольный,
изобилие стало мне ядом
в тёплой клетке и сытой неволе!
Отпусти! Ты – такая же птица.
Крылья – разум твой. Взвейся крылами!
Знай, что сердце напрасно стучится,
Если немощно выпустить пламя.
Снег и карие глаза
Прикорнув, снежинки – звёздочки
тая, плачут на ладони.
Мне даны всего две горсточки
снежно – зимней какофонии.
Припаду губами влажными
к внеземным цветам из снега.
Для меня важнее важного —
муза, льющаяся с неба.
Искры холода небесного —
огоньки на кране башенном.
Кто там с облака белесого
голубой косынкой машет мне?
Снег, не прячь за белым маревом
образ милой незнакомки.
А глаза, наверно, карие
с посеребренной каёмкой?
Я люблю тебя, Вселенная!
Звёздный снег в ладони сыплет.
Небо, песня незабвенная,
жар ладоней не насытит.
Закружи меня, метелица,
снегом неба южной Таврии.
Снег – любовь. Любовь не делится.
А глаза, наверно, карие?
По шестнадцать – разве это мало?
Дерзкая, девчонка голенастая,
школьная
