машину с балтиморским номером.
– Вот теперь можно и поговорить, – облегченно вздохнул он, задав робопилоту адрес – Хагерстаун, штат Мэриленд.
– К чему вся эта таинственность?
– Миль пардон, мадам. Нервишки пошаливают, и совесть загрызла. Не то чтобы я знал, что квартиру прослушивают, но ведь если в такие игры могу играть я, кто же им-то помешает? Особенно теперь, когда я проявляю нездоровый интерес к тому, о чем власти упорно умалчивают. Ровно так же я, собственно, не думаю, чтобы в том, вызванном на дом, такси были уши, но чем черт не шутит – в Специальной службе ребята ушлые. Зато уж эта машина… – Он любовно похлопал по сиденью. – Ну не могут же они в каждое такси посадить по жучку. Выбирая случайным образом, обеспечиваешь себе почти полную безопасность.
Джилл поежилась:
– Бен, ты же не думаешь, что эти люди… – Она потерянно замолкла.
– Еще как думаю! Ты же читала мою колонку. Я сдал текст уже девять часов назад. Неужели наше драгоценное правительство так вот позволит лягать себя в брюхо – и не примет ответных мер?
– Да ты же всегда задирался с этим правительством.
– И кого это особенно колебало? Оппозиция – на то она и оппозиция, чтобы противостоять правящим силам. На этот раз все значительно серьезнее – я прямо обвинил наших красавцев, что они держат под замком политзаключенного. Да еще такого, который представляет изрядный интерес для общественности. Правительство, Джилл, это живой организм, и, подобно любому другому организму, оно обладает инстинктом самосохранения. Ты его лягнешь – оно тебя укусит. Все, что было раньше, это так, щекотка, а на этот раз я им действительно врезал. Не надо было только тебя впутывать, – понуро добавил он.
– А я ничего не боюсь. Во всяком случае с тех пор, как вернула тебе эту штуку.
– Ты близко связана со мной. Вполне достаточная причина для крупных неприятностей – если пойдет беспредел.
Джилл растерянно смолкла. Никогда прежде она не задумывалась о безмерной жестокости власти. Весь ее жизненный опыт сводился к уходу за больными и к веселым проказам партизанской войны полов, а в остальном Джилл была почти так же наивна, как Человек с Марса. Сама мысль, что она – она, Джилл Бордман, в жизни своей не испытывавшая ничего худшего, чем родительский шлепок или случайно оброненное резкое слово, – подвергается самой настоящей опасности, мысль эта казалась дикой, невероятной. Конечно же, работая в больнице, она насмотрелась на последствия жестокости и насилия – но разве может такое случиться с ней, с ней самой?
Машина пошла на посадку.
– Бен? – нарушила молчание Джилл. – Ну а если он умрет? Что тогда будет?
– Как? – нахмурился Бен. – Очень хороший вопрос. Хорошо, что ты спросила, – значит, проявляешь интерес. Если других вопросов нет, урок закончен, можете идти домой.
– Перестань, Бен, я же не шучу.
– Хм-м… Знаешь, Джилл, я ведь из-за этого вопроса даже о тебе грезить перестал, ночами не сплю, все ответ ищу. Тут проблема двоякая: политическая
