и принялась вспоминать садик.
В садике был сторож Павел Матвеевич. У Павла Матвеевича были большие чёрные сапоги. Когда он ходил, сапоги говорили: шшш-бум, шшш-бум. Ещё у него был свой чулан за кухней. Когда чулан открывался, из него вываливалась метла или лейка.
Она всё-таки уснула, а проснулась уже глубокой ночью – от того, что ей захотелось в туалет.
Отошла к забору, пописала.
На небе было много звёзд, голубых и жёлтых.
Водка выветрилась. Вот рту было сухо.
«Зря папа выбрал себе новую жену такую же, как мама», – подумала Настя и пошла в дом за водой.
Папа посапывал, отвернувшись к стене.
Поискала возле табурета, нашла недопитую бутылку лимонада. Лимонад был тёплый и липкий. Взяла с табурета нож и вышла во двор.
Шура спала возле самого малинника, закинув руки за голову. Футболка задралась, белела полоска живота.
Настя встала поудобней и опустила нож в середину этой полоски.
Шура согнулась, привстала на локтях, громко охнула.
– Тише, тише, – зашептала Настя. – Всё уже, всё.
На суде папа с мамой сидели вместе. Папа побрился, одет был в чистую сорочку. Наверное, мама ему принесла. Или пустила домой – помыться и одеться.
Их спрашивали, они отвечали.
Мама рассказала, как Настя ушла на дачу.
– Убогие они оба, – сказала мама. – И Настька, и отец её. Но любила она отца сильно. Жалела. От этого всё.
Папа рассказал, как они на даче жили. Пока не появилась Шура.
Потом женщина с погонами начала читать по бумажке. Папа крикнул ей:
– Я дочке только хорошую водку покупал! Подороже!
В зале стало шумно. Папа опустил голову и заплакал.
Потом Настю отпустили, но велели прийти на следующее утро, на приговор.
Когда все выходили, папа куда-то пропал. Настя поискала, но не нашла. Мама перед выходом обернулась, спросила:
– Домой поедешь?
Настя покачала головой.
– Как хочешь.
– Ты папу не обижай больше, – сказала Настя. – Никогда.
Мама посмотрела на неё как-то странно и ушла.
Настя добралась до дачи и легла во дворе на раскладушке. Воробьи летали туда-сюда, солнце припекало, светило сквозь веки. Хорошо, давно так не было. Как до появления Шуры.
Папа появился поздно. Вокруг было уже темно, а небо ещё светлое. Зашёл и растянулся. Настя подняла его, довела до постели. Он лёг и молча уснул.
– Всё будет хорошо теперь, – уверенно сказала Настя, присев на краешек его постели. – Не бойся. Шуры больше нет, и мама тебя не будет обижать. Я ей сказала сегодня.
Утром Настя встала, умылась, губы накрасила. Папа спал, она не стала будить. Только поцеловала на прощание. Подумала и прихватила на всякий случай нож – тот самый, сунула в задний карман джинсов. Адрес, куда ехать на приговор, она записала вчера на листке.
Было
