прелестная подружка,Ты почеши меня под брюшком.
Лохмат и свиреп, бываю злой,
Случайно приручён был тобой,
Пусть кажется – я злобный пёс,
Везде сую прохладный нос.
Игривость показалась шуткой,
Узнать, что прячется под юбкой?
Тебе не понять моих целей.
Хотя я и сам в них не верю.
Уж не щенок, наглец – я, знаю,
Может, клещи от смеха отпадают?
P. S. Клещам понятно станет наконец,
Что означает «вам придёт песец!»
Мы всем паразитам такое покажем! —
Буквально поймут и собаки со стажем.
Беззубой показалась видимость угрозы?
И руки есть, как и шипы у каждой розы.
О потерянном советском паспорте
Что доставали из глубин штанин широких мило,
То раньше в них тогда – не на бумажке было.
А нынче пылится где-то одиноким бременем
В попытках ностальгировать по времени.
А время откликается с улыбкою уролога:
– Вопрос, скорее, к главному астрологу.
– Ваш срок прошёл, спать звёзды лягут без тебя.
– Как всё? – пусто в душе бубенчики звенят.
ЗЫ. От перемены шила и мыла местами ничего не изменится. Без устранения причины, глупо сваливать всё на последствия. А причина всему – капитализм, сросшийся намертво с властью. Они циничны и даже не пытаются этого скрыть.
Эпитафия иконе стиля
Сбежала наша жизнь в «Живой журнал»,
Который чаще бледный глянец излучал.
Живым – работа, умирающим – почёт,
Хоть в этом мире часто – всё наоборот.
Полно ещё живых художников, поэтов,
Но пьют, едят они, как их любить за это?
Да, совесть их пускай ещё не давит груз
За стоптанных случайно пару сотен муз.
Поэт, писатель в жажде денег, власти,
Греховней нежным музам нет напасти,
Творец, художник и преданный учитель
Иль телом дряхлым своих муз мучитель.
Когда поэт прожил немало долгих лет,
Он уже больше, чем простой поэт.
Для муз он рифм оживший полубог,
Пускай с тем слогом он навеки занемог.
Живых – конечно, бродит миллионы,
Но интересней обёртка мумий фараонов.
А белый саван всю отчизну накрывал,
Пока и ты за белой негой в очередь попал.
И щёки как с неги, с забытым румянцем,
В остывшей душе, припудренной глянцем,
Страсти с азартом, вместо забытой любви,
В осени жизни в мечтах догорают они.
Три дня – обычный в этом миру траур,
Затем и глыбу упакуют глубже в мрамор.
Весны в твоей жизни больше не будет,
Лишь рифмы из слов, застывшие в людях.
Пусть грустно образа спокойные глядят,
Зато почти не пьют и много не едят.
Здесь мёртвых чаще любят более живых,
Хоть и бегут быстрее дети
