поры. Ожеро не видел русских, но чувствовал, что они уже рядом, близко и что вот-вот можно будет подать команду на переход в атаку рассыпным строем. Ураганный вихрь с диким воем и свистом взметнул клубы снега, и они как по мановению волшебной палочки умчались в неведомую даль, а взамен им хлынули потоки солнечных лучей, засверкав на кончиках штыков.
Генерал Резвой стал свидетелем этого удивительного, невероятного природного явления, которое затем нашло отражение во многих записках, мемуарах, научных исследованиях и трудах.
Корпус маршала Ожеро, всё ещё в сомкнутых колоннах, находился совсем рядом с русскими позициями, но не перед стыком корпусов, а как раз перед замаскированной семидесятипушечной батареей. Он оказался на том рубеже, который был ещё накануне намечен генералом Резвым для массированного удара. Посеявший ветер – пожнёт бурю. Французы, направляемые грабителем и убийцей того времени Наполеоном на новые преступления, шли, ослеплённые жаждой наживы, в чужие страны, презирая все Заповеди Создателя. И буря возмездия обрушилась на них. Семьдесят мощных русских орудий ударили одновременно. Удар был страшным. Раскатистый, невероятной силы грохот, затем короткая пауза – время полета ядер и гранат – и снова треск, теперь уже непрерывный, не похожий ни на выстрелы, ни на разрывы, которые прогремели мгновениями позже. Это был жуткий, леденящий треск разбиваемых ядрами в щепки ружейных прикладов, треск, как вспоминали позднее некоторые впечатлительные очевидцы, человеческих костей. Первые же залпы русской батареи вывели из строя всех дивизионных командиров, да и сам маршал Ожеро получил серьёзное ранение. Французские колонны замерли, словно наткнувшись на железную стену, а русские артиллеристы посылали ядро за ядром, гранату за гранатой, доводя скорострельность своих орудий до наивысшего напряжения.
Восемнадцатилетний артиллерийский поручик из той семидесятипушечной батареи Павел Грабе писал: «На нашу долю досталась одна из колонн маршала Ожеро, корпус которого был уничтожен в этом побоище… Орудия мои были прежде заряжены картечью… Страшно было их действие на столь близкого неприятеля…»
Так сражение на холмах Эйлау уже начало складываться в пользу русских. А французский корпус замер на грани жизни и смерти – не было сил двинуться вперёд, не было команды отходить назад. Задние ряды напирали по инерции на передние, ибо ещё не знали, что произошло и не ощутили на себе удар русских ядер. И тут над холмами Эйлау прокатилось богатырское русское «Ура!» Это двинулась в контратаку пехотная бригада генерала Сомова – Шлиссельбургский пехотный и Московский гренадерский полки.
Впоследствии участник сражения при Прейсиш-Эйлау Денис Васильевич Давыдов так описал тот знаменательный для всей битвы момент:
«Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трёхгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидцем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжении шестидесяти кампаний моей службы, в продолжении всей
