чьего лица ведётся рассказ и, даже, может быть, пишутся «Записки», чувствую
я себя родственной Вашей душой, и всё Ваше, с Вашего позволения, прошу
Вашего позволения, считаю нашим)… итак, с начала: поучал, развлекая, Короля-
4
дитя наш вероятный или, правильнее сказать, один из наших вероятных предков,
родитель, может, предшественник, или дед, или щур (претендент на место в
нашей родословной ветви), отец, патриарх, тотем и прародитель, праотец и
прадед, и пращур, и родоначальник, и глава музыкального суперинтендантства
самого, что ни на есть гламурного государства в мире Мишель-Ришар и, снова же,
де Лаланд. De Profundis, Miserere и Contiteberor… словом, ту-ру-ру, ру-ру-ру, ру-
ру-ру мурлыкала подруга и знакомая профессора Делаланда (это та, которая
возразила и заметила, что профессорский палец и профессор – это совсем и не
одно и то же; см. выше про пальчик), словом, подруга мурлыкала и напевала из
Ришара де Лаланда, когда её вдруг обымало (неопределённая форма этого глагола
– обымать1), как сказано, gaicommeun de profundis, что значит, весёлое, как
панихида, настроение.
Любимец намекал королю, что искусство в королевской персоне должно (не
только прелестные и обворожительные крестьяночки, дочери садовников,
горничные и безумные мавританки), должно тоже занимать своё (nämlich,
достойное) место… но, с этим у персоны было туго, и, хотя метафора и
оксюморон ещё держали осаду, кружевные и всякие другие подвязки на его
стройных ногах (стройные ноги и высокие каблуки подрисовали ему льстивые
придворные живописцы, а на самом деле, он был малорослым и с короткими
ножками), так вот подвязки на его стройных ногах, по сути, уже являлись
предвестницами этого… э-то-го рококо.
«Бежишь, бежишь глазами, а уму – так ничего и не достаётся! – острила
хозяйка модного кукольного салончика (она же самая – подруга и знакомая
профессора; снова вспоминаем «пальчик»), в то время как известный ансамбль
«Рококо», стряхивая с себя рутинность будних дней2, наигрывал Шопена…
извиняюсь, так и лезут на ум общие места, мол, если наигрывать, так только
Шопена по клавишам, нет-нет-нет! тогда уж лучше, наигрывать что-то из Детуша
или Люлли, или Куперена, или Коллен де Бламена, или самого же Лаланда… нет!
не Шопена совсем, конечно. – Сплошные розочки и фантики, – не унималась
подруга, – сплошная, я бы сказала, асимметрия! Баян! Извините, профессор, но
всё это – баян, уважаемый. Помните, как говорила ваша тётя… – или, может, это
был дядя? – « Хоронили тёщу, порвáли два баяна!»»
Это был не дядя и не тётя – это был профессорский папа, папа профессора…
но! о нём ещё будет,
