оставались с вами;И часто думал я, что, кстати, между нами,
Страдаете всегда вы болью головной,
Когда случается вам выезжать со мной.
Сегодня поутру, на что искать нам дале,
В смятеньи были вы, погружены в печали,
Когда напомянул я о деревне вам:
Конечно, скоро бы прибегнули к слезам,
К упрёкам, жалобам! – на дело не похоже!..
Является Сафир, я ухожу – и что же!
Откуда всё взялось на бедствие моё:
Весёлость, острота, наряды и пенье –
Все, словом, женские чертовские приманки.
Я в дверь, вы со двора, и очень спозаранки.
Не ведаю, какой злой дух в меня вдохнул,
Чтобы Сафиру я об этом намекнул?
Изменник! над моим ругался как несчастьем!
Как утешал меня притворным соучастьем!
Непринуждённо как смеялся, ободрял!
От горькой истины как хитро отвращал!
Как другом и женой жестоко я обманут!
Но более меня обманывать не станут.
Что вы потупили глаза? вы смущены?
Подайте же письмо.
Недоразумение, само собой, тут же легчайшим образом и разъяснялось. Взбешённый ревностью, муж вновь в свою жену влюблялся, иначе, видишь, нам нельзя, и в клятвенных восторгах рассыпался:
Как хочешь, но теперь в столице иль в пустыне
С тобою дома я сижу отныне –
Днём, утром, вечером, и в полдень и в полночь,
Все вертопрашества и суетности прочь!
Не тут-то было, жена, уроком сим прозрев, уж не хотела запираться на замки и, отдавая должное советам друга, давала жёнам всем полезнейший урок:
Так, если несколько тебя сей день исправил,
Его благодари: он и меня наставил,
Чтоб вкусам я твоим старалась снисходить,
Затем чтоб и других приманок отвратить,
Чтоб иногда твоей противилась я воле,
Затем, чтоб ты ценил моё смиренство боле.
Так! он любовь твою мне возвратить хотел,
Старался сколько мог – и, может быть, успел.
Знатоки и завсегдатаи подмостков, и первый между ними Шаховской, к чужим комедиям ревнивец страшный, заключили, что он весьма удачно сжал французом неумелым весьма растянутый сюжет и что благодаря тому его пьеска оказалась довольно жива, энергична и вместе с тем забавна. В особенности они хвалили стих, сродни стиху комедий Шаховского, и непринуждённость разговорной речи, которой он везде заменил гладкую, однако же безличную риторику француза. Несколько счастливых его афоризмов удержалось в их дружеской памяти, и они повторяли, смеясь:
Свой дом всем прочим я предпочитаю.
Мне, право, всё равно.
Везде, где только бал, она необходима.
Чему ж дивиться нам, что мало верных жён.
Не послушание мне нужно, а любовь.
Как будто бы мужья умеют попросить.
Что хочет женщина, то сбудется всегда.
Ещё хотелось, чтобы они заметили его главнейшую мысль, которой он дорожил: что отвлечённое умствование даже в умном человеке смешно безмерно, что сама наша прозаическая жизнь полна капризов и оттого много
