в избе. Поди-ка ты к нему, Олександр, на подмогу и пропитание.
Как хотелось Сашке крикнуть обидное, а потом убежать куда глаза глядят… Но делать нечего. На следующий день он сидел за столом уже в другом доме. Тоже добром, но не родном.
А через год случилась беда. Митрий погорел и сам был вынужден пойти по миру. Сашка вернулся в родной дом. И снова отец покривив рот сказал новость…
Так Сашка стал общественным пастухом.
– Эй, паря, иди, чего скажу…
За мыслями он не заметил, как коровы послушно вошли в деревню.
Сашка повернул голову.
На трухлявом шатком крыльце сидела Дворянша. Грязные седые патлы развевались по ветру.
– Подь, не укушу…
И Дворянша раззявила беззубый слюнявый рот.
Дворяншей ее прозвали в насмешку. За безделие. Отец Дворянши был пришлый. Его изгнала за пьянство община, и он прибился к этим местам, но к работе так и не прикипел. Взял в жены местную кликушу. Нажил дочку. Да и утонул с пьяных глаз в реке.
Как нарекли Дворяншу, никто не мог вызнать ни у вечно пьяного отца ее, ни у полоумной матери. И совершенно точно, что девочку не окрестили в церкви. Местные жители жалели ребенка и крутили пальцем у виска, повторяя:
– Сами-то, ошалопки, сходили б с ума, а сирота при чем?
Но с дитем, когда девочка стала входить в года, начали происходить странные вещи. Старожилы вспоминали, с чего все началось. Посреди деревни сирота плюнула в глаза соседке. По малолетству та дразнила ее за лохмотья и чумазое лицо. И в тот же вечер за столом соседская девочка не своим голосом завопила:
– Лебеды хоцу! Лебеды дайте! Лебеды желаю!
Икота, как называли эту жуть, у девочки не прижилась. Наутро она и вспомнить не могла о своей дураковине. Никто бы и не догадался, откуда взялась напасть, если бы все не повторилось точь-в-точь. Девочка снова подразнила сироту, та плюнула ей в глаза – и опять началось. Только теперь уже не проходило ни наутро, ни к вечеру следующего дня.
– Сходить надо, повиниться, – советовали родителям несчастной.
И родители пошли кланяться кликуше.
– Кудах-тахтах! Медовухи тащите.
Принесли медовухи.
– Кудах-тахтах! Дочка, пей!
Сирота выпила полный ковшик.
– Кука-реку! Прощай соседку.
– Ну прощаю… – сказала сирота.
И девочка снова стала собой.
С тех пор кликушин дом обходили стороной. Потом кликуша померла. Сироту подкармливали и шутили, что худ мир, если до смерти сироту не докормит. В насмешку нарекли ее Дворяншей. И кличка эта обидная, потому что не ведомая: не было барщины в этих северных краях – государственные были крестьяне – так вот, кличка эта присохла на взрослеющей, а потом стареющей местной сумасшедшей. Дворянша переняла все матушкины повадки. Но кое-что к этому добавилось.
Однажды Дворянша вылечила соседскую корову. Об этом
