спустишься?
– Через полчасика.
Михась поставил кружку с квасом, забрал пустую и ушёл.
Квас был изумительный, холодный, со вкусом мяты.
Прохор с удовольствием выпил полкружки, послонялся по комнате, полистал подшивку старых журналов «Знание – сила» середины прошлого века, и вновь упал на кровать, не зная, чем заняться. Всё надоело, в том числе и размеренная деревенская жизнь. Хотелось драйва, какого-то движения, перемены местожительства, а он ничего не мог поменять.
«Не ленись, ищи ДД, – посоветовал ему внутренний подсказчик. – Чем раньше ты на него выйдешь, тем быстрей найдёшь способ избавиться от Охотников».
– Если только этот способ существует, – проворчал он.
Взгляд упал на эргион.
Прохор погладил его пальцем, уловил ответную вибрацию. Недолго думая сосредоточился на переходе в состояние энергопотока.
Эргион мурлыкнул посильней, и комната ушла за пределы зрения, исчезла.
Выплыл он из падения-полёта в тихой «заводи» чужой мыслесферы.
Это был числомир, порождённый законами числа 10000, то есть мириадой, и геометрической фигурой, состоящей из десяти тысяч граней. Представить в воображении эту фигуру было непросто, но, с другой стороны, чем большее количество граней имел многогранник, тем ближе он был по форме к шару. Когда Прохор стартовал, он почему-то представил геометрический аналог мириады в форме сверкающего зеркальцами шара в помещении дискотеки, отбрасывающего при вращении лучики света.
Прохор Смирнов в этом мире играл в шахматы. Вернее, эта игра напоминала шахматы, так как фигуры стояли на доске, расчерченной на квадраты, но их форма была далека от настоящих шахматных фигур. Больше всего они напоминали друзы светящихся кристаллов разной конфигурации. Мало того, при каждом шаге друзы меняли форму и цвет свечения, а когда их убирали с доски, они чернели.
Противником Прохора-10000 был седой старик с головой огурцом и лысиной на полчерепа. Он был одет в мешковатый красный свитер до колен, не скрывающий его чрезвычайной худобы.
Впрочем, и сам Прохор (здесь он был известен под фамилией Смирхен) не выглядел атлетом, если судить по его тонким рукам. И другие игроки, сидевшие на подиуме за столиками, и зрители, окружавшие подиум, выглядели так, будто их только что выпустили из концлагеря. Но больше всего Прохора-гостя поразило другое: люди были слепы! Точнее, глаза у них были, однако они их не открывали. А если открывали – вокруг подиума вскипал вихрик движения, появлялись мужчины в чёрных комбинезонах, выдёргивали зрителя, открывшего глаза, из толпы и уводили.
Лишь игроки за столами сидели с открытыми глазами, но по сторонам не смотрели. Прохор мог наблюдать за игрой и внешним окружением игроков, только используя боковое зрение «родича»-игрока.
Он попытался войти в «интерфейс» памяти десятитысячного, просмотрел с десяток сцен из жизни «родича», почти ничего не понял.
Судя по отрывочным «файлам», люди десятитысячной
