объяснила как мать сыну:
– Это расплавленный радий. Я иду по радиоактивному, сверкающему ручью, затерянной в джунглях струйке плазмы. Она сворачивает влево, подводный лес начинает редеть. Продвигаться значительно легче, и я отключаю сознание от реальности. Похоже, кое-что можно уловить на ментальном уровне.
– Колдовство всегда ментально. – Как факт сообщил Генри.
Исполинские водоросли расступаются, юноша и девушка видят голубую отмель, своеобразную песчаную гряду. Прибавляют ходу, рыбьи хвосты снова становятся ногами. Светлана неожиданно бросилась лететь сломя голову, Генри за ней. Пробежав немного, ребята оказались на странной поляне.
Нет, не поляна. Обширное поле покрытое остекленевшей травой, крошащейся при каждом шаге. Юноша и девушка словно проваливаюсь в некую трясину, белесый густой студень. Засасывает.
– Что это такое, может, взлетим? – Спросил, волнуясь, Смит.
Девушка небрежно махнула:
– Не стоит! Это место навязывает иное мировосприятие. Сейчас мы провалимся и окажем в удивительном, где-то.
Взявшись за руки, юноша и девушка делают шаг навстречу сказке…
Неестественное пространство, словно на чужой планете.
Станция – повисшая в вязком воздухе формация, ежесекундно меняющая очертания: куб, шар, пирамида, тессеракт, запустивший корни в четыре измерения… Что-то еще более сложное пятимерно, затем шестимерное…
Генри буквально заводит:
– Потрясающе, что это Светлана?
Девушка спокойно, как опытный повар, готовящий ядовитую, если чуть-чуть пережарить или не дожарить рыбу – ответила:
– Переход в девятимерное пространство. Новая реальность. Не бойся, ты все будешь видеть, таким, как привык в своем мире.
Генри присвистнул:
– То есть?!
Девушка решительно произнесла:
– Мозг адаптирует потоки информации. Погружайся глубже.
Генри Смит ощутит себя в ней – неведомой матрице. Его тело каменной статуей замерло на краю стеклянной поляны, а суть, разум, душа, короче, высшее эго – ухнуло туда, в зыбкое чужое непостоянство, и распахнувшиеся навстречу грани-двери сходятся как крылья стрекозы за спиной.
Нирвана… Генри где-то.
Юноша превратился в нечто – материальное и духовное, сущее и несущее – разом:
Он – первобытный индивид, размахивающий каменным топором. Яростно бьется за свое племя и своих самок. Тяжелое, неуклюжее оружие, словно пушинка. Неандерталец бросает топор, и он проламывает череп врага. С небес струится пороша, изо рта, в котором не хватает трети крупных как у льва зубов, раздается дикий вой…
Он – философ, заканчивающий труд всей жизни. Последний свиток лежит на моих коленях, руки дрожат, глаза воспалены. Генри через силу перечитывает его, а за колоннами – лазурное небо и ласковое море. Хочется нырнуть туда и вознести хвалу Зевсу. Пусть мать богов Гера будет
