серая хмурость.Прилипший к асфальту кленовый листок,
Небесная синь, что от нас отвернулась,
Вполне согласуются с сумраком душ,
С попытками поиска происков вражьих.
Не принцем опять оказался лягуш,
Но страшно, что новый окажется гаже.
Осталось работать. Ждать свежих снегов.
Надеяться. Верить сегодня непросто.
Лисицей уставшей уйти от погонь
На личный, запретный, невидимый остров.
Разрезали
Разрезав Бога на сотни кусков,
Закрыли в храмы-ларцы,
Собрать не сможет фрагменты никто,
На страже их гордецы:
– Наш Бог – это Бог,
а ваших богов не знаем и знать не хотим.
И тянется по дорогам веков
войны одичалый дым.
Завидую ли ей
Она еще не наигралась:
Наряды, клубы, секс и спорт,
Но есть в изломе губ усталость,
Хоть взгляд решителен и горд.
Блестят ухоженные ногти,
Рубин на пальчике горит.
А сердце, кажется, промокло
От слез, которые внутри.
Ей не грозит трясина быта,
Никто не тронет красоты.
А может, лучше у корыта,
У колыбели и плиты?
Она придет
Она придет. Такая нежная.
Такая сладкая. Пьянящая.
Но сердце изгрызет небрежно вам
Горгона в порыжелом плащике.
Раздета будет и осмеяна,
А кровь от сахара очистится.
Смотрите: косы стали змеями,
Она уже не ложь, но истина.
Такой характер
Хочется быть мягкой и пушистой
Нежностью наполнить сладкий вечер —
Со двора несется крик «Фашисты!»
Пьяные разборки человечьи.
Позвонить в полицию? Без толку.
Мелкий камень невпопад в системе.
Осмелев, наперевес с метелкой
Выбежать в пугающую темень?
Страшно. Не пойду. Никак, затихло?
Разошлись. Теней не видно мрачных.
Обошлось. Не пробудилось лихо.
Не убийство. Небольшая драчка.
Ветер причесал деревьям космы,
Улеглась луна блином на скатерть.
И свербит в душонке полурослой,
Что поделать, раз такой характер.
Твое слово
Твое слово ложится в меня
словно камень на дно колодца:
не достать из воды глубокой?
Словно рыба-лоцман
к акульему боку приникает?
Или занозой под кожу —
мучить?
Нет, не такая
у него участь:
его приемлю
зерном в нагретую землю.
Жаба
А меня вчера позвали летать,
под высоким небом в вечерней заре.
Испугалась. Подумала: – Как же так?
Перво-наперво сердце бы отогреть,
и тогда, наверное, можно
