баба.
– То-то, дурачок, – запамятовал… Все купаешься с смердятами – все уроки и прокупал! Еще утонешь…
– Я, баба, не утону – я плаваю.
– Добро-ста!.. А каки еще слова на рцы?
– Риза… вода…
– Вода!.. Ах ты, тетеря!.. Розгою бы тебя за воду… – А рыба?..
– Ах, рыба! Рыба точно!.. А она, баба, в воде!
Марфа засмеялась. И старый звонарь, слушая эту речь, добродушно рассмеялся: «У-у, вострой малец!»…
– Ну, так рыба, да еще рог…
– Да, баба, рог.
– А какой стих на рцы?
– Стих я, баба, знаю:
Ризу вздень, рыбу яждь, рог не возноси,
Смиренных си блаженств у Бога испроси.
– Добре, похваляю… А что есть рог?
– Рог, баба, у коровы, и у барана рога, и у козла рога.
– Ах, дурачок, дурачок!.. Как же человек рог возносить будет?.. Ноли у тебя есть рога?
– Ниту, баба… у козла рога, у коровы…
– То-то… А у человека рог – сие есть гордыня: рог не возноси – сиречь не гордись… А еще на рцы каки словеса знаешь?
– Запамятовал, баба.
– А это что у тебя?
– Рубашечка, баба… Ах, вспомнил и стих:
Рубаха бела праздник есть младому,
Душевна белость не боится грому.
Старый звонарь, слушая это, только головой качал от умиления: «Уж и малец же! У… у, востер, постреленок!»
– Так… так… хорошо… Стих добре помнишь… «Рубаха бела – праздник есть младому» – точно…
– А у меня, баба, рубашечка аленька…
– Есть и беленька, и синенька, и желтенька… Ну а еще каки слова на рцы?
– Решето, баба…
– Ну, еще… а? Что ты ел утром ноне?
– Репу… Да, да, баба, редька, репа…
В решето потреб сбери – редьку, репу,
Сей в народ милость богату и слепу.
В правде походишь и без рукавицы,
Везде бо в любви устретят тя лицы…
– Хорошо, хорошо, дружок… Только не забывай.
– Не забуду, баба.
– А то отец не привезет московского пряника.
В это время старик закашлялся, и голова Марфы-посадницы показалась в окне. Рядом с нею выглядывал и маленький Исачко в красной рубашонке. Старик низко поклонился.
– А! это ты, Корнил… Здравствуй! – приветливо сказала Марфа.
– Здравия желаю, матушка, золотая моя.
– Что скажешь, Корнилушко?
– К твоей милости, посадница золотая.
– Войди в хоромы.
– А что Гавря, дедушка, воротился?
– Воротился, батюшко-посадич.
Челядницы отворили крыльцо, поклонились старику, уважаемому всем Новгородом, и ввели его в хоромы через светлые сени.
Он очутился в большой, знакомой ему палате, окнами на Волхов,
