«Крестьянская сходка», 1870-е.
Забрезжил июнь рассветом.
Брат-Иван зажмурил глаз.
Кто б сказал ему при этом,
На Русси который час.
Из окошка первый лучик
Осветил стены дворца.
Понял он – ответ получит
Лишь из уст Царя-отца.
Поводив туда-обратно
Там, где Павел мял бока,
Ванька понял – нету брата,
Где б ни шарила рука.
У него зашлось сердечко,
В страхе выпучил глаза.
Павел-Царь сидел за печкой
И крестился в образа.
Дав покой теперьча глазу,
Став тереть рукой его:
«Что случилось? – Ванька сразу. —
Иль почудилось чего?
Есть же правила исконны
Крепко спать, свой сон храня.
Что к чему ты, Паш, в иконы
Так уставился с ранья?»
Стал креститься Царь сильнее,
Пол дубася головой:
«Наяву, а не во сне, я
Грешный путь увидел свой.
Показал Господь мне знаки,
Так и было, вот те крест,
Что, Ванюша, аннунаки
К нам опустятся с небес.
Будет всё в Россее ладно,
Как пожнём от них идей.
Хоть холопы безлошадны,
Смогут жить без лошадей.
Есть не надо, то – не шутка.
Сможем жить еды, Вань, без.
У людей теперь в желудках
Будет замкнутый процесс.
Всех своя согреет кожа,
И холопов, и господ.
Люди, Вань, и без одёжи
Не озябнут круглый год.
Мож, несу и ахинею,
Подсказал мне Божий знак,
Станет каждый враз умнее,
Как их тронет аннунак.
Эх, возьму идеи все я
От пришедших к нам богов!
Вот воспрянет-то Россея!
Ну и я в глазах врагов.
Прожужжат тогда мне ухи,
Заглянув враги-то в рот,
Как не пухнет с голодухи
У Царя его народ,
Что питаться нам, мол, нечем,
Что помрём наверняка.
Ну а я им, Вань, отвечу,
Что, мол, жизнь у нас така.
Каждый русский Богу равен
И имеет третий глаз,
Что народ теперь во здраве
И в бессмертии у нас. —
Царь серьёзно сдвинул брови. —
Как повалятся блага,
А народ-то не готовый,
Не пустились бы в бега.
Есть в умах холопов бреши.
Сколь веков во мраке Руссь!
Я и сам, Вань, страхом грешен,
Потому сейчас молюсь.
Уж утру народу слюни,
Раз их Царь в такое вверг.
Середина, Вань, июня
Целовальный ведь четверг?
Я войду в контакт со всяким,
Расскажу про свой мотив
И пошлю всех к аннунакам,
Загодя перекрестив».
Ванька-брат, зевнувши смачно,
Так, что дыня влезет в рот:
«Ты рехнулся, не иначе!
Не смеши, Павлуш, народ.
Не слыхал
