Ridero
Я приходил в себя медленно, в глазах стояла темнота, в ушах – скрип и скрежет, будто ножницами проводили по стеклу. Я до безумия возненавидел тот звук: еще в детстве попробовал – хрясть! – маленький осколок стекла отскочил и пробил мне глаз. Сколько тогда крика и крови было. С того времени ненавижу кровь. Не боюсь и ненавижу всеми фибрами. А сейчас, балансируя между двумя мирами, я ощущаю во рту солоноватый привкус своей крови.
Конечностей не чувствую, не знаю, отнялись они или так мне кажется. Я ведь не помню ничего и не понимаю, кто я и где я.
Меня что-то держит в вертикальном состоянии. Не могу пошевелиться.
Тело совсем не слушается команд мозга. Кажется, оно существует отдельно. Хотя в одном тело и мозг едины. Это комок мяса, наполненный болью.
С трудом раскрываю единственный глаз – тот, что остался с детства. Дневной свет, пробивающийся сквозь заколоченные окна, режет зрачок похлеще скальпеля пьяного хирурга, или лучше – хирурга-мясника. Сквозь разбитый нос еле проходит холодный воздух. Каждый вдох – короткий удар чем-то острым по ноздрям.
Пытаюсь что-то проговорить – во рту пусто. Только кровь течёт слабой струйкой. Ага, наверняка язык вырвали.
Замечаю верёвку, которой привязан к балке в подвале. Поэтому не могу пошевелиться. Даже желания такого нет. В голове всё еще туман. До конца не понимаю, что произошло. Не помню людей. Только отдельные пазлы высвечиваются.
***
Таких маленьких городишек много разбросано: только и знай, что вычитывай, в каком штате или округе находится тот самый, который нужен. Сколько я проездил и потерял времени на своём Харлее, чтобы из ста тридцати пяти Маунт-Вудов – найти б того, кто это название придумал и придушить собственными руками! – добраться до того самого в штате Мэн не припомню, потому что сбился со счёта. Для меня потерянное время – потерянные деньги, а дело тут не своё, чувак. Поручение долбанной адвокатской конторы, где торчу помощником тупого Ройса, одного из юристов. Готовлю всякие бумажки, чёрт бы их побрал. Задолбали. Потому что ни одного реального дела, а перспектив – такое же количество. Ну, и плата соответствующая. Вишу в свободное время в байк-барах, оттягиваюсь с чувихами, в последний раз прикольная чёрненькая была. Говорили, что моя повязка на глазу её заводит.
Полетел я в этот чёртов Маунт-Вуд по приказу: пришла какая-то хрень на фирму, что в Маунт-Вуде какие-то Юстасы получили наследство от дальнего родственника. Срок вступления в наследство вот-вот пройдёт, а Юстасов надо разыскать, ведь эти треклятые уведомители не указали в письме ни округа, ни штата. Почему полетел? Осточертели весь этот офисный маразм и одинаковые дни. Только, если сначала ловил кайф на трассах, то дальше – всё туже с баблом: ну там перекусить, Харлей накачать, в мотелях потрахаться. Тут немного, там по мелочи, а фирма не платит – только по окончанию дела. Мудаки!
И никаких Юстасов! Никаких!
Так вот, сижу я в дерьмовой забегаловке в какой-то дыре: ну, понимаете, городишко крошечный, людей мало, середина дня. За барной стойкой худощавая блондинка (по виду малолетка ещё) наливает воду в домашнюю кофеварку с таким плеском, что даже мне слышно. Напротив меня – пара стариков. Лысый дед в клетчатой рубашке, шортах и кроссах на босу ногу, а рядом сидит его жена – когда-то точно горячей штучкой с перчинкой была, а сейчас – чучело в розовом. Смеются, жизни радуются, пивку с гамбургерами. И тут дед своей: «Слыхала про Юстасов из Маунт-Вуда?»
Я чуть тогда из своей шкуры не выскочил, уши навострил и слушаю. А старуха ему говорит, не прожевав куска гамбургера: «Они свою развалину не продают. Там трасса будет, съехали все, а эти – ни в какую. Даже за деньги. За такую халупу – бешеные, но что с ненормальных взять?» Чтобы не пропустить инфу, подхожу к стойке и таращусь на блондинку. А что, могу пригласить погонять на байке, я рейсер хоть куда. Небритый, волосы грязные, одноглазый и еще брутал в своём прикиде – сапоги, кожаная куртка, джинсы, только сигары не хватает. А она смотрит перепугано и не въезжает, чего от неё хочу: не снимать же, а только спросить, в какой стороне тот дерьмовый Маунт-Вуд и как найти тех Юстасов. Блонда хлопает глазищами я и ни слова не понимает. Повторяю вопрос – она тупит.
На моё плечо легла тяжёлая рука. Оглядываюсь. Тот дед подошёл.
– Не трогай Триш, – сказал он. – Она немая и ещё больна на голову. Мы тут простые и говорим, что думаем.
– Хей, Боб, твоё пиво убегает! – неожиданно позвала старика жена. – Проиграл? Ну так я эту кружку выхлещу.
Она перекрикивает радио, транслирующее долбанное кантри на всю забегаловку. Триш Има Олова – как вам такая кликуха?
Задолбаться можно! А дед меня тащит к своему чучелу с пустой кружкой пива. Оприходовать за миг полпинты – это ж уметь надо. Да, я ещё расист: не люблю чёрных, старух особенно. А эта точно мумбо-юмбо!
