да и соображать нечего. Цедит что-то сквозь зубы, рассматривает свои шерстяные носки, а те уже не шерстяные, а керамические. И такая от них двинулась ударная волна, что у меня, как и положено в ЛОР-болезнях, перехватило и горло, и нос, и ухо заложило.
Понятно, что за мои соображения по поводу уха и мошки влепили нечто нехорошее.
И на экзамене припомнили, потому что я уже, получилось, себя плохо зарекомендовал.
Вообще, лютая была кафедра. Мелкая и злая. Их профессор, молодой еще совсем, настоящее удовольствие получал от своих темных дел. Сидит за столиком один негр, готовится отвечать по билету. Надеется попасть к кому-нибудь подобрее. Ему, негру, что горло было, что нос – все едино, одинаковый занзибар.
Тут входит профессор, только что с операции, распаренный и хищный.
– Так! Давайте-ка мне кого-нибудь!…
– А вот… (указывают на съежившегося негра).
– А ну, пошли!
Схватил за шиворот (я не вру), поволок к себе.
Потом, уже насобачившись в поликлиниках-больницах, я этому профессору не то тетку его лечил, не то бабку. Так он мне бутылку подарил, которую не жалко. У него их, понятно, много было, как у любого профессора.
Профессор Козьмин-Соколов
Раз уж я снова взялся рассказывать про учителей, не грех припомнить приятных. Были же такие? Были.
Натаскивал нас один профессор-микробиолог по фамилии Козьмин-Соколов. Настоящий профессор, давней выделки. Пожилой, крепкий, с огоньком; чепчик какой-то нелепый, словно из задницы вынутый, но это не в ругательном смысле. Очки. Брови сведены, лицо серьезное и чуточку удивленное.
Он хорошо знал цену нам и нашей учебе. Никогда не упускал случая сделать какую-нибудь ремарку:
– Та-ак. Прекрасно. – Поднимает палец, поворачивается ко всем: – Смирнов – опытный дежурный…
Таким тоном, будто ему это и в голову не приходило. А я молча разношу гнилостные пробирки: знаю, куда ставить, потому что второй раз уже.
Но главное – главными были его ботинки-долгожители. Мой приятель даже рот себе зажимал обеими руками. Глаза, казалось, вывалятся от натуги, а поймать нечем.
Это были сверхботинки, им не хватало только веревочки, перевязать. Описывать их незачем. Каждый и без меня хорошо знаком с этим шаблонным образом. Знаете, на удочке такой ботинок достают из пруда, вместо рыбы? Ну вот. Такой же.
В них-то профессор и расхаживал меж столами, шлепая ботинками.
Уже ползанятия прошло, я сижу, отдыхаю. Вдруг он резко останавливается, замирает на полуслове, оборачивается ко мне. С тревогой:
– Как вы себя чувствуете?
Я вжался в сиденье, потому что сидел с подбитым глазом и радовался, что никто меня за это не трогает.
Эмблема печали
Интересный случай, который я сунул в один старый рассказ, но его мало, кто читал.
Случай и без рассказа славный.
Принимает специальный доктор
