шейкер?Но, посмотрев на море с высоты,
не бармена, а например, пилота,
ты, угадав, смеёшься – как просты
Господни замыслы! Что наша несвобода? –
Синайский лоскуток свидетельствует мне,
что человек рождён не только для работы.
В одежде он гуляет по земле,
чтоб вместе с ней снимать свои заботы…
Выныривая, ловишь, что греза
вполне реальна, как родное платье.
«So beautiful!» – сквозь бьющую в глаза
струю воды не в силах удержать я.
«Вода вытекает из уха…»
Вода вытекает из уха,
как время из отпуска – всё
размеренно, трезво и сухо.
И тем хорошо бытиё!
Кораллов неспелая мякоть
становится твёрдой, созрев…
Ах, как хорошо покалякать
с арабом под сенью дерев,
точнее – под веером пальмы,
с египетской горлицей в ней.
в преддверии родины дальней,
в предчувствии русских полей.
Не зная арабскую мову
и тем развлекаясь слегка,
а всё ж пополняя уловы
родного своего языка.
А Красное море прекрасно
уж тем, что назавтра оно
украсит лишь память и атлас –
глубоководным пятном.
«Много масла, много лести…»
Много масла, много лести –
продавец – как фрукт восточный.
Пропадать, так уж без вести
в Шарм-эль-Шейхе этой ночью…
Клеопатра
Отправила в изгнание детей.
Похоронила, как сумела, мужа.
Не страшно было? Страшно, но ей-ей! –
никто на свете больше не был нужен.
А от позора смерть одна спасёт
и вынесет к заоблачному Нилу,
где, серебристая, как молодой осётр,
душа Антония от дел земных остыла.
Прохладный ветер с моря чист, колюч.
Он тучек напрягает парусину.
А змейка, стало быть, к заветной двери ключ,
всего лишь ключ, свернувшийся в корзине.
Острова в океане
Судьбы моей реванш
за всю былую ложь –
бутылочная блажь,
осколочная дрожь
Канарских островов…
В мозаику чёрных лав
смотрю, как в зеркала
российских страшных снов.
Темно-зеленый тон
скалы, воды, песка.
И зеленей раз в сто –
зелёная тоска.
А надо бы – забыть.
И лучше б – навсегда.
…вторгается в залив
строптивая вода.
Как выжила в аду,
как вытолкала смерть
взашей, в каком году –
воспоминать не сметь!
Пивная пена волн.
Зелёно-синий тон.
Над ней – лишь чаек гвалт
и самолёта стон…
Спасаясь
