могучим орлом и держал его теперь в своих когтях.
Взоры обоих представителей рода де Медиана скрестились, подобно боевым клинкам, и стоявший в стороне Педро Диас с удивлением и все возрастающим уважением поглядывал на приемного сына Маркоса Арельяно, престиж которого вырастал буквально у него на глазах. Дерзкий искатель приключений с нетерпением ждал развязки разыгравшейся перед ним драмы.
Фабиан был от природы горд не менее, чем дон Антонио.
– Пусть будет так, – кивнул он. – Вам также следует знать, что право сильного в пустыне далеко не пустой звук.
– Вы правы, – согласился дон Антонио. Несмотря на внешнее спокойствие, он внутренне содрогался от гнева и горя. – Поэтому-то я и скажу вам откровенно: я знаю о вас гораздо более того, что некий злой дух возвратил вас к жизни, чтобы вы встали неодолимой преградой на пути к моей цели! Вы, вы…
Бешеная ненависть захлестнула испанца, помешав ему продолжать.
Гордый отпрыск древнего рода побледнел, но молча проглотил обиду, нанесенную ему убийцей его матери.
– Итак, вам нечего больше сказать? Вы предпочитаете видеть меня тем, кем я кажусь вам сейчас?
– Возможно, вы еще и убийца, – презрительно усмехнулся дон Антонио и отвернулся от Фабиана, показывая всем своим видом, что не желает иметь с ним дела.
В продолжение разговора близких родственников Розбуа и Хосе стояли чуть поодаль.
– Подойди, пожалуйста, Хосе, – обратился Фабиан к бывшему микелету, усилием воли заставляя себя сохранять спокойствие. – Объясни испанскому гранду, кто я!
Если дон Антонио и сомневался еще относительно замыслов тех, в чьих руках он оказался, то его сомнения рассеялись при одном виде мрачного и решительного выражения лица подошедшего Хосе. Оно породило в душе старшего де Медиана недоброе предчувствие. Он вздрогнул, но не опустил взора, встретив исполненный откровенной ненависти взгляд соотечественника с непоколебимым спокойствием и истинно испанской надменностью.
Хосе усмехнулся:
– Стоило ли вам, граф, посылать меня на галеры в Сеуту, чтобы в конце концов встретиться здесь, за тысячи миль от Средиземного моря, со мной и родным племянником, мать которого вы убили или приказали убить со зверской жестокостью! Не ведаю, угодно ли будет графу Фабиану де Медиана даровать вам прощение, но лично я, – он ударил прикладом винтовки о землю, – я поклялся на кресте не давать вам пощады.
Фабиан укоризненно взглянул на Хосе и, повернувшись к дяде, твердо сказал:
– Граф, вы стоите здесь не перед убийцами, а перед судьями, и смею вас заверить, что Хосе этого не забудет!
– Перед судьями? – презрительно переспросил дон Антонио. – Не много ли на себя берете, сеньоры? Право судить меня я признаю только за испанским королем и собранием грандов, а не за каким-то беглым каторжником или нищим, присвоившим себе не принадлежащий ему титул. Здесь нет
