я прикладывал его, когда было невозможно
терпеть, когда прощались по телефону,
чтоб не смотреть на эту форму
пустоты, ставшую мной,
когда память – бухой
водитель сбивала меня на переходе,
когда не оставалось родин,
где было бы мне хорошо,
и жизнь становилась talk-show
с жёваным сюжетом.
я шагал в твоё лето,
и под босыми
стучали маленькие твои, богасыньи,
пыльные листья,
детские истины,
жалкие как Паулюс
посреди русской зимы:
бог есть любовь плюс
электрификация тьмы.
***
Мне показалось у той, что
обнимала меня, были твои
руки и лицо. Твой взгляд,
избегающий моего взгляда.
И шарф, пахнущий осенью и
простудой делил её/тебя
на две части: ту, что принадлежала мне
и ту, что производила слова.
Ничего страшного не произошло.
Просто вышел ресурс у поездов,
курсирующих между нами.
Просто выпал зеро. И я забрал свои вещи.
От человека остаётся страница в сети.
И она не вечна…
***
С любовью, как с морем – скинул одежду и ныряй,
доверяй волне, руке, напряженной мышце,
не верь глазу и мыслям
о расстоянии. Услышишь голос,
колокол, крики береговых чаек –
не оборачивайся.
Дыши легко, отдыхай, уставясь в небо.
По венам пусти спокойную волю.
Соль морскую выплёвывай.
Никогда не жалей, что покинула сушу.
Чёрной, пенной, как Guinness, громады воды штормом вздыбленной
не бойся.
Растворись в ней, возьми её свойства:
плотность, вес, запах; способности: проходить сквозь сеть,
принимать любую форму и пропускать свет.
Оно того стОит, поверь. Однажды,
молекулы аш два о
вздрогнут, предчувствуя встречу.
Море, накатив на берег, обретёт речь
и скажет своё «ша»,
глянет глазом триремы,
и тебе останется только, не спеша
влиться в прибой и афродиться из пены…
***
Она думала, что время – стрелки и цифры,
в крайнем случае – морщины.
Именно так говорили все.
Время было старой собакой,
дрыхнущей возле метро,
расколотым глобусом, на котором смешались меридианы.
Однажды (это было внезапно)
время обрело звук – смех чужих детей за окном.
Время стало длиной в сигарету и, чтобы продлить его
приходилось прикуривать от первой новую.
Время обрело форму открытого шкафа, отражённого в зеркале,
и сваленных на подушку платьев, мятых упаковок от таблеток,
мелочи на маршрутку во всех карманах – словом, чего-то знакомого и повседневного.
Время устроило дом – между переносицей и затылком,
отчего глаза стали похожи на рассохшиеся окна.
Время изменило запах кофе на горький, мужских волос на одинаковый.
Время перевело недовольство в набедренный жир,
а людей (тех, кто с яйцами) в варианты семьеустройства.
Время заговорило разом десятками знакомых голосов «пора бы»,
истёрло феньки, постригло волосы на «тебе идёт»,
