– и что это за жадность к даровому семени. А агроном Захар Антоныч от хора отлынивает, – хоть и не поддает вкрутую, но к Машке Спиридоновой, как у нее мужик сугубо вахтовый трудящийся, нередко сворачивает. «Палец в книге защемит и будто цитату каку норовит довести до сведения. Очень мы понимаем – цитаты. Наизусть».
Наклонившись за закуской, Павел искоса пустил взгляд:
– Вы, простите, замужем?
– Как же, бывший капитан войск – изобретатель неимоверный, людей смешить у нас куда с добром. Но не зюзя – факт… Гостям, впрочем, рады всегда, активно и в самом передовом ракурсе живем, – сделала резюме Дарья, озорно метнув взор на Павла.
Речь всесторонне симпатичной Дарьи обнаружила самое благостное расположение духа у мужчин. Павел оживился особенно, что разоблачил словесно:
– Замечательная похлебка. Я уже молчу за огурчики. Собственно, и прочее – самого уместного накала.
– Ой, – последовало восклицание Ильинишны, она живо, гремя табуретом, вскочила, – пирог! Хот же кулема!
Все участливо проследили. От открытого зева изумительно потянуло теплом пышного теста, на пояске печи нервно ожидала прокопченная кружка под топленое масло с кокетливым пером. Очень симпатично. Приятный шум печных приспособлений, вступил в зрение пирог на противне. Следом за маман торжественно и самодовольно влачил свежие полбанки белой парнишка – организмы мужчин обмякли. Пацан, имя ему нашлось Сережка, поощряемый Павлом, пристроился тут же и демонстрировал счастье. Последовало обустройство актуального чревоугодия, вся женская составляющая собрания активно участвовала.
– За урожай, – сделал заявление Владимир, когда процедуры улеглись, – да что там – за пахаря. Зрелища зрелищами, коим служит наше сословие – чтимое, да, изрядно – однако хлебушко впереди. Не станем забывать.
Дружный взлет рук. Жевание, мычание – утробный гимн хлеборобу.
Дарья нашла, что обстоятельству недостает политического флера. Такие слова обнаружили подобное:
– А что – уделают наши америкашек на очередной международной сессии?
Женщина, понятная вещь, взглядом назначила адресатом Павла. Тот ответственно расправил плечи, однако поползновение снял явственный скрип ворот, затем крыльца и безусловно мужской топот по дому. Их образовалось трое. Рослый мужчина в косоворотке, русый, кучерявый, живой; второй, дядя гораздо поплоше в замурзанной механизаторской куртке, за которой красовалась изрядно пользованная тельняшка. Этот горячо улыбался, сверкая металлический фиксой. Последним скромненько мелькал парнишка лет тринадцати, по-видимому, Колька, гонец.
– Ну и хто здесь интересуется за Веню Русских! Ха, я так и знал, Павел Николаич! – шумел русый, ткнув пальцем в направлении Павла. Выкатил глаза на тельняшку. – А я что говорил! Пашка, итишкин кот, двоюродный братуха. (Павлу) Ну иди сюда, столица, тисну.
Павел уже встал, улыбался. Последовали крепкие объятия,
