с трудом перевалился на нее.
– Тащи, да побыстрее, пока немцы не очухались. Задание у меня, да не простое, а особо важное.
Ванька с трудом дотащил сухопарое с виду, но необычайно тяжёлое тело лейтенанта до дверцы в погреб и, переведя дыхание, заволок Горелова в полутёмное чрево.
– Дай водички, – хрипло простонал раненый и, со стоном приняв полусидячее положение, пристально посмотрел на притихшего паренька.
– А тебе можно? – Ванька дёрнулся к котелку, но спохватился и глазами указал на рваную рану на боку Горелова.
– Можно, – тот криво усмехнулся запекшимися губами. – Рана же не в живот. Тряпку почище можешь раздобыть?
Парнишка протянул Горелову баклажку с родниковой водой и растерянно замер.
– Тряпку? – неуверенно протянул Ванька. – Это надо в дом бежать, там можно разыскать, а как я добегу? Вишь, что немчура вытворяет? Позавтракали, набили свои пуза и палят без разбору. Вот, перевяжись хоть этим, – он метнулся в дальний угол погреба и, сдернув с перекладины довольно чистую холстину, помог лейтенанту перетянуть кровоточащий бок. Затем Ванька, снедаемый мальчишеским любопытством, уселся на корточки неподалеку от раненого и нетерпеливо посмотрел на лейтенанта.
Последний житель покинул деревню около недели назад, как раз перед сокрушительной бомбежкой, которая не оставила от родной Петровки камня на камне, и Ванька частенько ловил себя на мысли, что он разговаривает сам с собой. Поэтому пареньку, несколько дней не слышавшему нормальной человеческой речи, нестерпимо хотелось поговорить.
– Как ты сюда попал?! – громко спросил он своего неожиданного гостя, стараясь перекричать грохот беспорядочной стрельбы, доносившийся снаружи. – Здесь птица не пролетит! Подстрелят!
Лейтенант внимательно посмотрел на возбуждённого паренька, словно прикидывая в уме, стоит ли посвящать того в тонкости операции, и наконец заговорил. Медленно, отчетливо и веско.
– Как тебя зовут? – в первую очередь спросил Горелов.
– Так Ванькой меня кличут, – растерялся парнишка.
– А родители у тебя живы? – снова поинтересовался лейтенант.
– Папка воюет. Живой или нет, то я не знаю, – неуверенно протянул Ванька. – Мамку с сёстрами немец в Германию угнал, а жихари деревенские все разбежались кто куда. Как немчура в деревню пришли, так и разбежались. Кто в партизаны подался, а кто в город, к родичам уехал. Оно и понятно, – рассудительно произнес он. – Кому охота на них горб гнуть!
– А ты почему остался?
– Так куда мне идти? А вдруг мамка или сёстры вернутся? Да и дом охранять надобно. Какое никакое, а хозяйство! Избу-то еще папка строил, – Ванька жалобно вздохнул. – Не знай, живой ли?
«Бедолага ты, бедолага, – невольно подумал Горелов. – И судьбы у нас похожие. И у меня отец сгинул в 37 году, а мама-военврач погибла осенью под Москвой. И от тети Веры, от родной тетки, тоже нет писем.
