на эту работу. Никогда не опаздываю, и живу, даже, по расписанию. Из «старичков», конечно, больше всего выделяю Воробьева Вениамина Константиновича. Почему именно его? Потому, что в нем есть, что-то такое, что было в моей бабушке. И я вижу в его глазах те же черты, что у бабули, а еще он очень интересный и странный, мне это нравится. Всегда любила странных людей. После того, как Воробьев попал сюда прошло пять лет и он ни разу не упомянул имя своей сестры. Общаясь со мной он не рассказал ни одной истории про Дарью. Будто ее и не было вовсе.
– Вениамин Константинович, я вам принесла ужин, как и обещала. – Вставила я, закрывая за собой дверь ногой, а в руках неся разнос с супом.
– Заходи, Мариночка, заходи. – Резво поднялся он на кровати и сел поудобней приготавливаясь к приему пищи.
– Я смотрю, вы хорошо отдохнули. – Заметила я по его цветущей улыбке, и по тому, как он снова скользит вверх по подушке, помогая себе локтями.
Воробьёв ничего на это не ответил, а только лишь начинал кушать суп, прихлебывая каждый раз, закусывая серым хлебом.
– Ты знаешь, – начал Вениамин Константинович – мне кажется, что я птица, которой подбили крылья, и она умирает. У птицы крылья, что у человека сердце. У птиц душа в крыльях, а у человека в сердце.
У него бывает такое, когда он начинает говорить своей душой и в такие моменты мне хочется достать блокнот и записывать за ним каждое слово, как на лекции у философа.
– Не зря, наверное, у вас фамилия такая! – сказала я. Слегка наклоняя голову в веселой усмешке. – а почему у вас вдруг такое ощущение появилось? Вы очень здоровы и я не думаю, что вы умираете. Этого не может быть!
– Физически? Нет! Но даже и физически я с каждым днем все ближе к смерти, но я не про это, я про душевное состояние, когда душа все прожила, и больше ничего не осталось проживать, а осталось только ждать, ждать покоя, ждать, когда ты сможешь покорить край света.
Вениамин Константинович не может ходить. Вместо правой ноги у него был раньше протез, но со временем он начал доставлять большие неудобства и ему пришлось перейти на инвалидное кресло, а в большей степени на кровать. Он потерял ногу в сорок лет, в аварии, которую он, как ни странно, благодарит, так как он считает, что именно она сделала его настолько сильным человеком. Мне страшно и я не хочу, что бы люди думали о своей кончине, я вообще не хочу, чтобы люди умирали, Воробьев заставляет меня вспомнить моих дедушку и бабушку. Комок печали скапливается в моем горле, но я сдерживаю себя.
– Ну не думайте об этом, пожалуйста! Мне становится не по себе, когда вы об этом начинаете говорить! – напряженно вырвалось с моих губ.
Воробьев говорил все это потому, что ему это нужно было сказать, но не просто кому-то сказать, а именно тому человеку, который сможет его выслушать, и не просто выслушать, но еще и понять. Как говорится – человек
