style="font-size:15px;"> Не прошло и месяца, как еврей-банкир начал шантажировать де Маньи. Он сам явился в X. вымогать новые проценты, иначе говоря, требовать платы за молчание, и грозился продать изумруд. Маньи дал ему денег – принцесса снова выручила своего трусливого любовника. Однако успех только разжег аппетит бессовестного вымогателя Я не знаю, сколько было стребовано и уплачено за злополучный камень, – знаю лишь, что он всех нас погубил.
Как-то вечером, мы, по своему обыкновению, держали банк у графини Лилиенгартен, и Маньи, опять бывший при деньгах, то и дело швырял на сукно все новые столбики золота – ему, как обычно, не везло. В разгар игры ему принесли записку, и, читая ее, он страшно побледнел. Но хотя в тот вечер он терял ставку за ставкой, он все же сыграл еще несколькой талий, с тревогой оглядываясь на часовую стрелку, и наконец, спустив, должно быть, последний столбик, вскочил со страшным проклятием, испугавшим кое-кого из более чинной публики, и ринулся к выходу. За окном послышался беспорядочный конский топот, но мы были слишком заняты, чтобы поинтересоваться, что там происходит.
Вскоре кто-то из вошедших в зал сообщил графине:
– Вот так история! В Королевском лесу нашли убитым еврея-банкира, и, представьте, нашего Маньи арестовали тут же по выходе из зала.
Услышав эту странную новость, игроки поспешили разойтись, и мы на этот вечер закрыли банк. Маньи сидел рядом со мной (метал дядюшка, а я выплачивал выигрыши и сгребал ставки). Заглянув под его стул, я нашел брошенную им скомканную записку, в которой прочел следующее:
«Если это сделал ты, садись на лошадь вестового, который доставит тебе мою записку, это лучшая моя лошадь. В каждой кобуре ты найдешь по сотне луидоров, пистолеты заряжены. Тебе открыты оба пути – ты понимаешь, о чем я говорю. Через четверть часа я узнаю нашу судьбу: обесчещен ли я и осужден увидеть твою смерть; виновен ли ты и показал себя трусом, или все еще достоин имени
М.»
Я узнал руку старого генерала де Маньи. Когда мы с дядюшкой направлялись в тот вечер домой, поделив с графиней Лилиенгартен весьма крупную выручку в банке, настроение наше было сильно испорчено чтением записки. «Что же это значит? – спрашивали мы себя. – То ли Маньи ограбил еврея, то ли его шашни стали известны принцу?» И в том и в другом случае мои притязания на графиню Иду потерпели серьезный урон; постепенно до меня стало доходить, что моя «козырная карта» разыграна и, по всей вероятности, бита.
И она действительно была бита, хоть я и сейчас стою на том, что играл умно и с большим присутствием духа. После ужина (из осторожности мы предпочитали не есть за игрой) я так разволновался, что уже в полночь решил совершить вылазку в город – узнать, почему арестован Маньи. Но у порога наткнулся на часового, который и сообщил мне, что мы с дядюшкой взяты под стражу.
Шесть недель просидели мы под домашним арестом, за нами был установлен такой надзор, что сбежать
