Все прежнее расплавилось и потеряло очертания и смысл. Все лица словно растаяли в тумане, а себя я находила лишь с помощью его губ и рук. И только с ним я чувствовала себя живой. Я уходила много раз, меня тащила вина к тому, кому я обещала верность. А потом опять возвращалась в жаркий омут. Надо было не возвращаться в мгновение счастья никогда. Не было бы несчастья…
После записи я отказалась от дружеских посиделок с напитками и быстро вышла на улицу. Почему-то стало нечем дышать. Я отвыкла от людей. Я не привыкла к собственной искренности для чужого слуха. У меня не было ответа на вопрос: зачем я на это пошла. Не в навязчивости же Пастухова дело! Нет, дело может быть только во мне самой. Значит, пришло время проверить себя и на такую прочность. Выйти из добровольного заточения, появиться перед теми, от кого ушла с облегчением и удовольствием: от целого света посторонних и безразличных людей, – и уцелеть. И ничего не потерять. Открыть им душу, запертую даже для близких, и не почувствовать себя жалкой и обделенной. И ничего не предать, просто пробежаться по лепесткам траурных роз, которые никогда не завянут. Ничего не скрыть, но сохранить свои тайны.
Кирилл догнал меня во дворе, мы молча пошли к его машине. Он спросил, когда мы уже подъехали к моему дому:
– Тот, которому ты положила цветы в гроб, и тот, у которого были тонкие пальцы, – это разные люди?
– Это один человек, – ответила я. – Это мой муж.
У двери квартиры я достала ключ, посмотрела на Кирилла.
– Та ночь была хорошим эпизодом. Он закончился.
– Да, – согласился он. – Эпизод закончился. Но нужен дубль, поверь мне.
Мы не полетели в этот дубль, как тогда. Мы задержались на пороге пожара, чтобы рассмотреть друг друга, обменяться хотя бы парой обыденных фраз. Странный был вечер. Незнакомые любовники пытались на ощупь найти друг в друге близких людей. Оказывается, Кирилл любит омлет с малосольными огурцами. А я выпила только бокал красного вина, сняла туфли и чулки, как будто была, как всегда, одна в своей башне. Затем расстегнула блузку и выпуталась из узла длинной юбки.
– Ты похожа на птичку, которая стряхивает с себя дождь, – проговорил Кирилл. – Когда-то я мечтал снять свой собственный фильм. Без сюжета и слов, просто охота за движением, жестом и взглядом одной женщины. Какой-то абстрактной женщины, которую никогда не видел, которую даже не представлял себе в деталях. Удивительно: эти детали, которых даже не было в том замысле, я вижу сейчас, в тебе.
– Что тебя связывает с Пастуховым? – поинтересовалась я.
– Деньги. Он платит мне неплохие деньги за ту муру, которая приходит в его голову. Иногда получается вытянуть из этого что-то стоящее. Таких подарков, как с тобой, еще не было.
– Что он за человек? Графоман, чайник или такой неутомимый труженик, который активностью компенсирует бездарность?
– Если честно, меня его психология совсем не занимает, – ответил Кирилл. – Но богат он, как арабский
