он любил больше всяких пластинок и лент.
– Живое общение, чувствуешь далекую атмосферу, а в записи все уже не то, – подмигивал мне.
Борис был добропорядочным семьянином; любил жену и дочь; они начинали с нуля, но со временем вступили в кооператив, купили пианино, «жигули», приоделись в дубленки. Они любили деньги, и это мешало им видеть многое другое в жизни. Позднее Борис стал руководителем оркестра в ресторане гостиницы «Советская». Спустя несколько лет я заехал к нему домой. Мы распили бутылку вина, он сел на диван, одной рукой обнял жену, другой – «Спидолу».
– Мое счастье со мной, больше мне ничего не надо, – проговорил.
Он располнел, от его нервозности не осталось и следа – в благополучной жизни ему было легко сохранять спокойствие.
– Меня многие недолюбливают, – признался он. – И плевать! Я слишком преуспеваю, чтобы вызывать симпатию. Симпатии всегда на стороне неудачников… Я считаю, в конце концов каждый получает то, чего заслуживает.
Теперь, когда он всего добился, ему казалось, что в жизни все правильно и справедливо.
Чаще всего я заходил в кафе «Синяя птица» – подвальчик на углу улицы Чехова. Года два-три я торчал в этом погребке чуть ли не каждый вечер. Там играл квартет Виталия Клейнота, а на фортепиано – мой близкий друг, который открыл мне мир джаза – Валерий Котельников – Котел, как мы его звали.
Котел – живописный человек: высокий, черноволосый, с глубокими темными глазами, которые просто завораживали слабый пол. Я помню, как на один фестиваль пришли его поклонницы из всех районов Москвы, а одна барышня даже прикатила из Ленинграда. Днем Котел писал кандидатскую в институте нейрохирургии, по вечерам играл в «Птице».
Котел случайно стал музыкантом. Мальчишкой бежал на стадион, вдруг пошел дождь, спрятался в подъезде, а там музыкальная школа. Разболтался с каким-то шкетом сверстником, и тот ему брякнул, подойдя к роялю:
– Попробуй!
Попробовал – понравилось, остался, навсегда связал себя с музыкой.
В музыкальной школе говорили: «У него абсолютный слух». А соседи твердили, что он кровопивец, что от него нет житья, что он всех доведет до инфаркта. Котел, действительно, с самого начала принялся за дело с большим воодушевлением, всех «изводил» своей музыкой: по три часа в день гонял гаммы, потом еще играл мелодии и для ритма топал ногами, а в паузах хрипел и свистел – изображал целый оркестр и ликующую толпу. Что только с ним ни делали! И стекла били, и записки с угрозами писали. В конце концов соседи насели на жэк, Котлу для занятий музыкой отвели пристройку к бойлерной, и он там пугал голубей и кошек.
Закончив школу, Котел разочаровался в фортепиано и научился играть на флейте; правда, и ее собирался бросить и переключиться на ударные – он любил перемены.
Где только Котел не играл! Вместе с тромбонистом Игорем Заверткиным «дудел» на флейте в театре «Современник»
