эту музыку официанты во главе с Рейнальдо стали исполнять сложный танец с блюдами-салфетками-приборами. На столе появился скворчащий вертел с индюшиной ногой над поддоном, куда капал жир, потом принесли салаты, закуски, графины, рюмки, тарелки… плошечки и соусницы, розетки и чайнички… Рейнальдо взмахнул рукой и к столу де Шая подъехало ведёрко со льдом, из которого торчала бутылка «Шампанского». Рейнальдо лично откупорил её в такт джазовому акценту, налил. Де Шай терпеливо ждал, а Оливия жадно схватила какой-то хрустящий хлебец из вазы, нетерпеливо намазала его толстым слоем горчицы и засунула его в рот весь, разом, раздув впалые щёки. Она закатила глаза с видом такого блаженства, как будто не ела до этого момента три дня. Фридрих Андрей посмотрел на неё ласково, без всякой укоризны, хотя вела она себя нельзя сказать, чтоб уж очень красиво, да ещё под взглядами такого количества людей, которые теперь ловили каждое движение Фридриха Андрея и его дочери.
А никто в зале и не скрывал, что смотрит на де Шая и его дочь. Они для этого и купили билеты, чтобы лицезреть трапезу обжоры. Несколько раз в год Фридрих Андрей де Шай устраивал в ресторане «Оливия» такие шоу. Таким образом он зарабатывал деньги на содержание «Оливии». Нет, конечно, он ни в чём не нуждался. Богатейшим человеком в стране Фридриха Андрея сделало его искусство придумывать новые рецепты, постоянно кормить людей чем-то новеньким и в то же время именно тем, чего они больше всего сейчас бы хотели, но не догадались попросить, пока сеть ресторанов «Еда от де Шая» не предложила им свежее блюдо в новом меню. Но «Оливия», которая была открыта в честь восемнадцатилетия Оливии, постоянно была на грани банкротства. И всё из-за Оливии. Дело в том, что молодая госпожа де Шай, по мужу Бедржих, была больна áсытью, древней болезнью, заставляющей человека всё время испытывать голод, всё время пытаться его утолить, и постоянно терпеть в этом деле поражение. Неправильный обмен веществ никак не позволял организму Оливии усваивать пищу как нужно, из-за чего, несмотря на болезненную худобу, она ела даже больше, чем её прославленный обжора-отец. Оливия ела всё время и всё, что перед ней ни поставят. Сейчас, разбрызгивая жир, она схватила обеими руками ногу индейки, оторвала от неё зубами серьёзный кусок мяса, а для того, чтобы смягчить и проглотить, надкусила полным ртом огромный помидор, сок его брызнул вперёд и испортил бы фрачные брюки Рейнальдо, если бы он, подготовленный долгими годами службы в семействе де Шай, не увернулся. Оливия вытерла жир и помидоровы подтёки с лица и рук куском армянской лепёшки и, вытерев, отправила её в рот.
Иногда по несколько раз в день Оливия приезжала в одноимённый ресторан и ела. Ела жадно, долго, отдуваясь и потея. И, конечно, ей и в голову не приходило, что в ресторане, принадлежащем её отцу, названном её именем и управляемом с недавних пор ею, ей нужно платить. Она и не платила. А ресторан бедствовал. Конечно, Фридрих Андрей мог бы содержать «Оливию» так же, как он содержал Оливию, но у его дочери вдруг взыграло самолюбие, и она запретила отцу
