Красноватая пыль поднялась над головой. Мелкие колкие пылинки попали майору в лицо. Он сплюнул, но тут же смутился. Полковник был уже так близко, что Власин сумел разглядеть веснушки на его лице.
«Почему я их не замечал раньше?» – подумал он.
Майор понял – полковник бледен. Значит, всерьез взволнован. Поэтому обычно незаметные веснушки теперь выступили на его лице. На лбу Смолянского бисером поблескивали мелкие капельки пота.
– Идите к себе, майор. Срочно сдавайте дела. Полчаса на все-про-все! – резко сказал Смолянский и ловко запрыгнул на подножку вагона.
Майор в недоумении смотрел на него.
– Черт! Неужели не ясно! Вы едете с нами. Даже впереди нас…
Майор все еще недоумевал. Растерянность была так ясно написана на его лице, что Смолянский засмеялся:
– Ничего страшного, майор. Это не больно. Я отстоял вас перед вашим же генералом. Вы включены в специальную группу.
– Я должен собраться, товарищ полковник. Вещи дома…
– Чушь! Все, что необходимо, получите в первом вагоне у лейтенанта Стойкина. Быстро, черт вас побери!
Майор побежал к станционному домику с табличкой «Деголевка», в самом начале зоны, у основных ворот. Оттуда до управления минут десять быстрым шагом, значит бегом – три минуты с половиной. Попрощаться со всеми, доложить шефу – еще пять минут, обратно к поезду – три минуты. Пожалуй, можно уложиться.
Власин бежал, не чувствуя под собой ног. Впереди замаячила Москва, мама, полоумная бабка, их уютный, пахнущий старой кожей дом на Смоленской. Это дедовы портупеи, ремни, старые сапоги, ножны от финского ножа, форменное кожаное пальто, потрескавшееся от времени… Саша Власин шел на запах, как усталый конь стремится к далекому жилью, как голодный волк чует отару, как шальной кот, втягивающий в свои розовые ноздри запах теплого молока.
Глава 5
Артур Егорович Петров, тщедушный, приземистый суетливый юноша, родился в Томске в старом бревенчатом доме у самого причала, когда-то целиком принадлежавшем его деду, потомственному портовику, заслуженно уважаемому человеку в здешних местах. Но к тому времени, когда родился Артур, в доме уже теснилось шесть семей, а дед допился до таких чертиков, что сын, невестка и жена запирали его в душной маленькой комнатенке и выпускали во двор только по нужде три раза в день, по десять минут, и один раз за ворота – дойти до галантереи. Дед не простил власти реквизиции дома и, протестуя, пил «Тройной» одеколон, который покупал в галантерейной лавке. Так и почил в своей комнатке, с флаконом тройного в руках.
Артур как-то спросил, почему он хлещет только одеколон. Дед со знанием предмета ответил, что для малограмотных такелажников, матросов и машинистов железнодорожного депо это – одеколон, а для знающих людей – самый что ни на есть деликатесный благородный напиток «Джин». Русские, мол, не разобрались когда-то и приняли «джин» за парфюмерию. Вот он теперь ошибку и исправляет. Это его личный марш в ногу со всем цивилизованным миром,
