уже проснулась? Женщина зажмурила глаза, подтащила слабою рукою убежавшую подушку, лежавшую в районе живота, и водрузила ее, мягкую, на голову, предполагая таким образом укрыться и от мира, и от этого искусного красавца, соблазнителя, который ей сейчас мерещится.
Что же было вчера? Как они надрались? Где провела вечер и куда он подевался? Так, опять у этих строителей были, это точно. Строители во втором тысячелетии для Петербурга – бич. Из-за них попойки. Чуть прикупят у администрации пятно застройки – гуляют. Другое пятно замарают – опять отмечают. У людей мужья, как мужья, а у нее – градостроитель. Главное, сам в граде Петровом не живет и не будет. Отстроил коттедж в Левашово, и обитает в нем. А то, что уплотнил он Петербург до удушения, – то сами дураки.
– Да, Лизаветочка Семеновна, погуляли, славно погуляли. Подготовка к возведению небоскреба – это пиршество для строителей.
Какой-то гул стоит над подушкой, прикрывающей голову Лизы. Кто-то все же есть в ее спальне из посторонних! Чей это голос? Гела?
Грузин по имени Гела, строивший этот коттедж, стал другом дома настолько близким, что по утрам после попоек приносил в спальню Крутанских похмельный напиток. Это была или чача, или водка, или рассол. Но Гела теперь в своей Грузии, теперь он в стане агрессоров, и, если что и принесет, то, как шпион, что-нибудь убийственное. Как же болит голова!
– Вай, Лиза, выпейте это, сразу взлетите духом на вершину Мтацминды, – раздался глас с высоты.
Лиза мгновенно проснулась. Если Гела здесь, то где ее муж? Их одновременное пребывание в спальне исключалось. Кто-то из них должен быть уверен в отсутствии другого. Это кто? Благообразный симпатичный культурист сидел на стуле и протягивал Лизе бокал с напитком. Большой, прозрачнейший, с повешенным на ободок, и обреченный высосанным быть, тривиальным ломтиком лимона.
– Выпейте, Елизавета Семеновна, это вкусно. У вас это называется амброзией.
До чего же добрая улыбка у этого парня! Где она видела такую? Прямо перед ее носом висел бокал. Какой-то самостоятельный бокал. Вроде, никто его и не поддерживал в воздухе. Грамм сто пятьдесят.
– Мне же еще на работу, в Комитет, – думала Лиза, глотая холодную, но в то же время обжигающую жидкость.
И спросила, допив:
– Это что?
– Амброзия. Водовка такая. Теперь ведь всякую выпускают. Если не понравилось, я за другой сбегаю.
– Да нет, нормально.
– Ах, да, про закусить! Возьмите, вот.
Явилось блюдо, на котором горкою лежали будто бы комки бумаги. И от бумаги этой запах шел ну просто слюновыделительный. Схватила Лиза маленький комок и запросто отправила в свой ротик. Комок растаял там, блаженством разлился по всем кишочкам дамы.
– Как хорошо! – удивилась она. – А это что?
– Обычная еда. У вас ее зовут манна небесная. Хотя, на иврите – мана. А по-русски – халява. Собирают ману ранним утром, так как она тает под лучами солнца. Поедая ману, юноши чувствуют вкус
