совершенно неповторимое чувство движения, – пристегиваясь, сказал друг-цирюльник. – Такое чувство возникает, когда режешь на кабриолете! До кишок пронимает. Уж ездить на машине – так на кабриолете.
Они катили по городу – и К., поглядывая по сторонам, видел, как все вокруг провожают их кабриолет взглядом. Обращали, еще как обращали на такой кусок масла внимание. Должно быть, оттуда, с тротуаров, мнилось, что у этих двух кусков сыра, восседающих в масле, – не жизнь, а земной Эдем.
Однако чувствовать себя сыром, катающимся в масле, пришлось недолго. Путь до бассейна оказался коротким. Несколько кварталов, пара светофоров, пара поворотов.
Но и нырнуть в воду, отдавшись ее стихии – ах, прав был друг-цирюльник, спасибо ему! – тоже в этом было изрядное удовольствие. Вода плотно обнимала тело, радостно было покоряться ей, признавать над собой ее власть. Народу в бассейне – кроме них, только еще три человека, и плавали по соседним дорожкам. Друг-цирюльник время от времени, когда проходили навстречу друг другу, спрашивал залихватски, словно все еще продолжая клацать над ним своими ножницами: «А?! Как?» – и К. с непритворным наслаждением выставлял в ответ из воды большой палец. Что говорить, река не дала бы того наслаждения, которое давал бассейн, на реке бы так не поплавал, не так было бы на реке: катера, лодки, теплоходы, баржи вокруг да муть, запахи, разводы бензина. Не получить на реке такого кайфа.
Но на сауну К. уже не хватило. Часа, проведенного в бассейне, с непривычки достало, чтобы ноги отказывались держать, – ни о какой сауне не хотелось и думать. Друг-цирюльник отказ К. от сауны принял, но сам отказываться от запланированного удовольствия не стал. Ну ты посиди отдохни, бодро поклацал он ножницами в голосе, а я ненадолго все ж загляну, расслаблю кости.
Четверть часа, не больше – столько ушло у К. на то, чтобы сполоснуться под душем, вытереться, одеться и сесть в ожидании друга-цирюльника в кресло в предбаннике раздевалки. И только сел – друг-цирюльник тоже объявился в предбаннике. Обмотанный наспех вкривь-вкось белой банной простыней, он напоминал своим видом древнеримского патриция. Но выражение его углоскулого длинногубого лица было никак не патрицианским. Это было лицо не владельца красного кабриолета, а лицо затрапезного пешехода, буквально мгновение назад при переходе улицы по всем правилам, лишь благодаря необыкновенной милости судьбы избегнувшего кровавой участи жертвы этого кабриолета, промчавшегося на запретительный красный свет со скоростью двести километров в час.
Однако К. не тотчас поверил своему впечатлению от лица друга-цирюльника и вопросил, не поднимаясь с кресла:
– Всё? В душ сейчас?
– В душ? – переспросил друг-цирюльник. Веселого клацанья ножниц в голосе его не звучало. Это было пшиканье воды из надетого на горлышко пластмассовой бутылки распылителя. – Нет, не в душ. Или уже в душ… Мне тебе передать нужно, – заспешил он, будто отвечая так на недоуменно-растерянное подымание К. с кресла, но не ступил к нему, а, напротив,
