не благодарят его за разбирательство дела, так как судья поставлен на это. Точно так же отправляющий письма по почте не благодарит почтовых чиновников, потому что они обязаны экспедировать оплаченную корреспонденцию. Но в древнее время, о котором у нас идет речь, отношения не были урегулированы в такой степени. За отсутствием формальных инстанций нужна была живая энергия какого-либо влиятельного лица. В указанном выше случае нужно было такое лицо, которое своим влиянием могло бы содействовать собранию большого собора. Папа являлся именно таким лицом.
Одному из преемников Златоуста, Несторию, также пришлось встретиться с авторитетом папы, которым был тогда Келестин[105]. Может быть, последний держался воззрений Льва на власть папы, но он не выразил этого ясно. Надо заметить, что он не отличался богословским образованием и не мог потому разобраться достойно в споре Нестория с Кириллом. Еще долго спустя на Западе смешивали несторианство с пелагианством. Но Несторий и не думал обращаться к Келестину как авторитету. Послы папы явились на соборе по этому делу с инструкцией не особенно корректной. Папа велел держать им себя в качестве судей, но не пускаться в прения. Послы выражались: «никто не сомневается, но всем векам известно, что святой и блаженнейший Петр, князь (, что значит собственно префект претории, второе лицо после императора) и глава апостолов, столп веры и основание Церкви, приявший от Господа ключи Царства Небесного, доныне живет и судит в лице своих преемников». Кирилл умолчал на это заявление и дал делу такой оборот, как будто бы легаты высказались так в качестве уполномоченных не одной только Римской кафедры, но всех западных епископов. Такое понимание сильно умаляло проводимую легатами тенденцию.
Участие Льва Великого в делах Востока по поводу евтихианства представляется особенно интересным. Все, что мы знаем о Льве Великом, по-видимому, заставляет ожидать, что он со всей полнотой выразит папскую притязательность. Все, по-видимому, сложилось самым благоприятным образом для возможно энергичного заявления этой проводимой им идеи о полноте власти Римского епископа. С одной стороны, папа – истинный римлянин, с характером твердым, с богатым запасом многолетней административной опытности, с горячей верою в свое первенство, заявивший себя со славою в деле распространения римской юрисдикции на Западе. С другой стороны, никогда еще имя Римского первосвященника не стояло так общепризнанно высоко, как в эпоху Кирилла и Келестина, когда даже представители интеллигентных кругов на Востоке предрасположены были смотреть на папский авторитет с римской точки зрения. А затем – крайняя запутанность в церковных отношениях: неосмысленный страх перед призраком несторианства, до крайности, до ереси утрированные воззрения защитников александрийских воззрений, ревность по вере, разрешившаяся разбойничьим собором. И между тем – доверие к Риму общее: сюда апеллирует монофизит
Келестин I, или Целестин (Celestinus). – Изд.
