было передано светским властям, и их действия были скорыми и суровыми. Афанасий Нагой, бывший любимец Ивана IV, пытавшийся поднять мятеж в Ярославле, где находился в ссылке после смерти Грозного, а потом организовавший поджоги в Москве, подстрекатель Михаил Нагой и их родственники были подвергнуты пыткам, лишены имущества и отправлены в ссылку. Марию Нагую насильственно постригли в монахини и выслали на Белоозеро. Около 200 мятежников были подвергнуты смертной казни, а 60 семей из Углича сосланы в Пелым. Жестоко был наказан и колокол, в который ударила Мария Нагая, призвавшая угличан к восстанию. Колокол лишили крестного знамения, отрубили ухо, вырвали язык, нанесли двенадцать ударов плетьми и сослали в Сибирь. Целый год ссыльные, подгоняемые стрелецкой стражей, тянули на себе набатный колокол до Тобольска.
Обычно, говоря о событиях такого рода, мы задаем вопрос «Qui prodest?»
Борису Годунову смерть царевича не была выгодна.
Во-первых, царь Федор хоть и часто болел, но о его близкой смерти не было и речи. А царица Ирина еще могла родить наследника. Таким образом, в 1591 году престолонаследие не было актуальной темой.
Во-вторых, если бы даже тогда, в 1591 году, и возникла эта тема, то первыми претендентами на трон стали бы бояре Романовы, а не Годунов. В то время у Годунова были хорошие отношения с Романовыми.
В-третьих, оппозиция будоражила Москву, а кроме того, Россия стояла на пороге войн со Швецией и Крымом. В таких условиях ни Годунову, ни правительству вообще смута была не нужна, а смерть царевича стала бы естественным поводом к народным волнениям.
Но что бы ни говорил Годунов, ему не верили, а точнее, ему не хотели верить.
И когда на Россию обрушились невзгоды – ужасающий голод, а потом восстание призраков и война, – Борис превратился в хромую утку, которую не пинал только ленивый. Что бы ему ни приписывали, все принималось на веру: отравление Ивана Грозного и царя Федора, убийство царевича Дмитрия, занятия черной магией и сношения с сатаной…
Я думаю, что Борису Годунову пришлось заплатить по векселям, выданным Иваном IV, точнее, той властью, олицетворением которой был Иван Грозный.
Борис был верным опричником царя, то есть вполне разделял ответственность за все преступления, совершенные кровавыми псами вроде Малюты Скуратова или Генриха фон Штадена. Чтобы преодолеть дурное наследие Ивана IV, нужно быть личностью не только морально неуязвимой, но и такой же громадной, как царь Грозный, тень которого высилась над Борисом подобно гранитной скале, готовой рухнуть в любой миг и всей тяжестью раздавить наследника.
Чем огромнее личность, тем охотнее общество отделяет ее от зла, творимого по ее воле, ее именем и властью. Борис же был человеком, всего-навсего человеком, который и хотел бы искупить вину предшественников и вернуть царскому титулу прежнюю моральную чистоту, но сделать это тихонько, без потрясений и переворотов, сделать так, чтобы не менять основ жизни, чтобы не жертвовать
