петлю.
Но отчего-то именно в эту ночь мне захотелось подняться в ту комнату, куда я старался больше никогда не заходить. Она превратилась в кладовую драгоценностей и дорогих одежд, в библиотеку с редкими изданиями, где за старинным гобеленом, пахнущим тленностью и затхлостью, находился небольшой портрет темноволосого кудрявого юноши с точеными чертами лица и выразительными глазами. Хотя изобразительное искусство в те годы было далеко не самым выдающимся, этот портрет и воспоминания – все, что у меня от него осталось. И их я хранил, как зеницу ока.
Он не любил праздники, хотя весной выбирался на луга и в леса, чтобы изучить некоторые травы, поскольку чрезвычайно интересовался колдовством и травничеством. Право слово, из него бы вышел замечательный чернокнижник. То, как он ловко собирал и находил нужные травы, заговоры и заклинания, изучая древние языческие и современные ему записи, свидетельствовало о его необычайной сообразительности. Он читал тексты на латыни и греческом, готском и старославянском. Я и понятия не имел, как в свои двадцать лет он был столь чрезвычайно эрудирован. А еще он был безупречно хорош в ядах. Однажды он отравил заговорщика, что пытался убить меня в моей же постели. И едва ли кто мог предположить причину смерти этого несчастного, что осмелился взять на себя участь моего палача! Я же, в отличие от Вильгельма, предпочитал изучать труды лекарей и знахарей. Были, конечно, времена.
Я всегда любил Румынию, ведь я вырос в этой туманной стране с захватывающими дух пейзажами, где верят в колдунов, вампиров и призраков. Густые леса и многочисленные озера, пики Карпатских гор и древние замки – чем не пристанище темных сил. Меня всегда радовало то, что контроль церкви здесь был куда более слаб, нежели на соседствующих территориях, но, впрочем, я никогда не верил в Бога. Я бы скорее поверил в Дьявола, нежели в Господа. Всегда считал, что зло намного честнее добра, без полутонов и недоговорок. Зло есть зло. И в нем – истина.
Как сегодня, я помню времена Чахтицкой пани, войну с турками, терпкость вина урожая 1583-го года и взгляд серо-зеленых глаз моего нареченного. Я был князем в Валахии, в то время как боярские конфликты стали набирать силу после Османского сюзеренитета, и произошло ужесточение режима. Турки полагались на Валахию и Молдавию, ведь те поставляли новые души в армию. Помнится, я ратовал за упразднение валашской армии, поскольку это приносило невероятное количество расходов, и за учреждение наемного войска. Сейчас это все кажется таким далеким. Мое правление было не на руку тем боярам, что хотели захватить власть на территории княжества, а потому они решили устроить переворот. И начали они с моей прислуги и двора. Вильгельма повесили в ночь на Мэрцишор, праздник весны и первоцветов.
Сегодня тринадцатое сентября тысяча восемьсот девяносто пятого года. Прошло уже больше трехсот лет, хотя время казалось бесконечным. Триста лет в темноте, пыли и ночи. La nuit jusqu’à la fin de temps. Не вспомнится
