дней спокойствия.
– Спасибо! Ты самая умная и красивая в этом дебильном классе. Серьезно тебе говорю, не веришь?
Зяблик издевательски усмехнулась. В математике она разбиралась лучше меня, лучше всех в классе, но к ней Троша не обращался, потому что на прошлой неделе она не дала ему списать химию.
– Чо ты лыбишься, дебилка? Заткнись и смотри в тетрадку!
– Копанов!
– Извините, Эмма Николаевна, просто тут Зяблик на Одинцову чо-то наезжает. Вообще непонятно!
– Что?! – возмутилась Зяблик.
– «Штё-о-о»?! – передразнил Троша.
Не было нужды смотреть на него, чтобы представить, как противно вытягивается и кривится его лицо, – это выражение мы видели тысячу раз.
Обернулась Русакова. Она могла бы сделать Троше втык: в классе они были на равных, но предпочитала с Трошей не ссориться. Они перешучивались и воспринимали друг друга, как вожди соседствующих племен. Но сейчас Русакова должна была заступиться за Зяблика, чтобы обеспечить себе и Щукиной правильные ответы к тесту.
– Трошик, ш-ш-ш… – ласково попросила Русакова и кокетливо улыбнулась.
– Но если она…
– Тишина! – Эмма Николаевна оглушительно припечатала ладонь к столу. Удар был такой силы, что я вздрогнула, а она так и сидела с каменным выражением лица. Неужели ей не больно? – Если я не ошибаюсь, мы сюда приходим, чтобы заниматься математикой. Так что, будьте любезны, все свои личные дела оставляйте за дверью: мне они абсолютно неинтересны.
Автобус, поплутав среди метели, наконец нашел остановку и распахнул двери. Пассажиры обреченно двинулись в молочно-серую мглу. Мне навстречу по улице Марины Цветаевой бежала, хохоча, колючая вьюга.
Глава 3
Сквозняк и пианино
Бабушка встретила меня традиционно:
– Сразу тапочки надевай! Такой холод!
«Такой холод» был в доме всегда, и зимой и летом. Строго-настрого воспрещалось ходить без тапочек и открывать больше одного окна одновременно: бабушка ужасно боялась сквозняков. В детстве сквозняки представлялись мне невидимыми вредителями, которые прокрадывались в дом с одним-единственным желанием – кого-нибудь простудить. Кроме того, считалось, что они могут повредить «Элегию», наше старое пианино.
Бабушка была маленькая и полная, всегда в одном и том же домашнем халате. Он выцвел и покрылся катышками, но бабушке нравился. Убедившись, что я переобулась, она заскользила обратно в кухню и исчезла в душном запахе горохового супа, который застаивался в квартире, потому что из-за сквозняков бабушка редко проветривала.
Я заглянула к дедушке. Он сидел на диване, вытянув худые, распухшие от артрита ноги, и раскладывал пасьянс. За подлокотник цеплялась клювом его деревянная палочка. Дедушка был лысый, с белыми усами и аккуратной сединой по подбородку. Казалось, он предпочитал проводить время наедине с собой, смотреть спортивные передачи, перечитывать Достоевского. Но как же дед радовался, когда звонили старые знакомые или я заходила сыграть в шахматы или карты!
Я
