земле.
Очнувшись от происшедшего, он с омерзением отскочил от разливающейся лужи смешавшейся конской и человеческой крови, превращающуюся в не до человеческую.
Постепенно юноша пришёл в себя.
До него начало доходить молниеносно свершившееся.
Абу осмотрелся кругом, не зная, что предпринять.
Небольшие клубы пыли, поднятые с созревшего поля парнокопытными, на некоторое время скрыли его и всё происшедшее от глаз остальных пастухов гиксосов.
Но надо было срочно действовать.
Понимая, что ему всё ещё грозит смертельная опасность, Абу наклонился над телом отца, вслух обещая ему:
– «Отец, я вернусь и похороню тебя».
И он, периодически оборачиваясь, побежал прочь по полю, всё дальше удаляясь от места трагедии.
Увидев, что конники всполошились в поисках своего, Абу залёг в неглубокую борозду, невольно маскируясь от возможных преследователей высотой созревших злаков.
Издали он видел, как один всадник подскакал к трупам, спешился, наклонился над ними и громко позвал других.
Подскакали ещё двое, спешившись, ставшие что-то громко обсуждать, размахивая руками и показывая друг другу в разные стороны.
Затем они вскочили на коней и поскакали в разных направлениях, всматриваясь в поля.
Один из них даже забрался на круп своего коня, встав на него на колени и пытаясь как можно дальше вглядеться вдаль.
Но Абу они не заметили.
Вскоре, никого не обнаружив, или подумав, что второго злоумышленника вообще не было, всадники поскакали за стадом, не обращая внимания на труп своего клеврета.
Подождав, пока всадники и стадо уйдут к горизонту, Абу встал и возвратился на место гибели отца.
Пользуясь достаточной высотой злаков, на некотором расстоянии скрывавших трупы и присевшего его самого, Абу начал судорожно рыть могилу для отца.
В ход пошли мотыга и серп, а также, снятый с трупа гиксоса, кинжал.
Вскоре неглубокая могила, наспех вырытая в тяжеловато-сухом придорожном грунте, была готова.
Абу обломил оперение стрелы, перевернул тело отца на бок, и с трудом выдернул её наконечник из спины.
Бережно обернув в скудное тряпьё тело отца, он бережно опустил его в могилу.
Не стыдясь слёз, он засыпал тело родителя, пригладив напоследок поверхность холмика.
– Спи отец в родной земле, на своём поле! И пусть боги примут твою душу в своё царство мёртвых! – сказал вслух осиротевший Абу.
Потом он зачем-то засунул обломок стрелы за пояс.
К тому времени большое стадо с пастухами гиксосами в облаке пыли уже ушло вдаль за горизонт.
Абу снял с трупа коня попону, а с убийцы своего отца лук со стрелами, и какие-то ремни с кожаными ножнами, вложив туда пыльный кинжал.
Нацепив всё на себя, он зачем-то взвалил на плечо ещё и свёрнутую
