прочёл Маяковский под рисунком. – Херсон, тысяча девятьсот двенадцатый год. Свеженькая…
– Первая Витина книженция. Всего месяц как вышла, – сообщил Бурлюк. – А рисовал Володька, брат мой… Уж не обессудьте, что в таком виде: жарища, с меня льёт, как в бане.
Маяковский брезгливо перевернул несколько слипшихся от пота страниц.
– А где стихи? – спросил он. – Текста кот наплакал, цифры, таблицы…
– В том-то и дело! – Бурлюк сверкнул глазом. – Стихи для Вити – это слишком просто. Частный случай, как говорят математики. Есть художники слова, есть художники карандаша или красок… А Велимир Хлебников – художник вообще! Вот у кого поучиться глобальности мышления… Знаете, что у вас в руках? Бомба! Настоящая бомба, доложу я вам!
Маяковский восторгов Бурлюка не разделил и усмехнулся:
– Ну, уж бомбу-то мне в руках держать доводилось. И это на неё похоже мало, – он разгладил влажную страницу и начал монотонно читать наугад, прыгая через строки. – Бег бывает вызван боязнью, а бог – существо, к которому должна быть обращена боязнь… Также слова лес и лысый, или ещё более одинаковые слова лысина и лесина… Лес есть дательный падеж, лысый – родительный… Место, где исчезнул лес, зовется лысиной… Также бык есть то, откуда следует ждать удара, а бок – то место, куда следует направить удар…
Он поднял глаза на Бурлюка:
– И это вы называете бомбой? Смешно! Лес и лысина – одно и то же слово в разных падежах? Что за… Нет, интересно, конечно. Интересно. Неожиданный такой эксперимент, вполне футуристичный…
Теперь уже пришёл черёд Бурлюку возмутиться:
– Вы говорите, интересно?! Смешно, говорите?! Вот вся эта чушь – футбол и прочее перетягивание каната, всё это – действительно смешно. А вы только что прочли гениальные строки! Велимир нащупал путь к началу начал… Представьте наш мир давным-давно, миллионы лет назад. Всё есть, а человека ещё нет. Нет носителя сознания, понимаете? И некому понять, что это такое вокруг и зачем оно возникло. Пока людей, пока нас с вами нет – нет и смыслов того, что уже есть…
– Вам голову напекло, Давид Давидыч, – участливо сказал Маяковский, – выпейте ещё пива. Может, отпустит…
Но Бурлюк только отмахнулся:
– Вы послушайте! Изначально у всего сущего смысла нет. Никакого смысла ни у деревьев, ни у реки… И у солнца этого, будь оно неладно, тоже сначала никакого смысла нет! Вернее, смыслы есть, но они схлопнуты, спрессованы вот так… – Давид сложил свои большие розовые ладони. – А потом появляется человек, и начинает их открывать, один за другим, всё шире и шире, и пытается выразить словами смысл реки и солнца, бега и бога…
Подперев щёку кулаком, Маяковский проследил за ладонями Бурлюка, которые медленно двинулись в стороны, и насмешливо закончил:
– …а как только смыслы раскроются и потеряют бдительность – сразу появляется Хлебников и путает их так, что уже и леса от лысины не отличишь.
