номере; любовь, признания, ласки… А потом она пожурила этого инженера, что он пальто небрежно бросил – это стало уже как бы общее пальто. «Наше». И стала строить планы с его участием, довольно обширные. И считать его деньги – не с целью их взять себе, нет, но уже как общие деньги. На которые надо осуществить планы. Общие планы. Они вот только разомкнули объятия, а он уже кругом оказался должен. И этот инженер трусливо сбежал. И так нередко бывает – отношения еще и не начались толком. Еще только один человек обнял другого и потянулся с робким поцелуем. И прошептал слова любви. Или еще даже не шептал. А его уже за пальто ругают и спрашивают, на что он намерен содержать семью и пятерых детей. И что надо бы купить сад. Не вишневый, как у Чехова, а такой, с картофелем и брюквой, практичный. Мужчину можно напугать. Наверное, и женщину так можно напугать, и она тоже убежит. Потому что слишком быстро радость любви и узнавания подменяется долгом, ответственностью, выговорами, требованиями, истериками… Даже не быстро, а моментально. Этот инженер потом в поезде раскаялся и вернулся. Аккуратно повесил пальто и расплакался вместе с дамой. Попросил прощения. Ну, и снова уехал, понятное дело. Только уже честно. И это рассказ о том, как можно отпугнуть мужчину, хотя и очень лирический. И сам Чехов женился на веселой Ольге Книппер, хотя тоже долго не женился. Которая была самостоятельной, играла в театре и не делала замечаний. Ее больше интересовал сам Чехов, а не его пальто на плечиках и заработки…
Мы были такими молодыми,
что нас трудно было назвать женщинами. Но называли: в больнице всех так называли. Мы все ждали рождения ребенка в палате на двенадцать человек. Называлось это «лежать на сохранении». И была такая некрасивая Света с большим животом. Ну, у всех был живот, все были не очень красивые – там ни душа, ни зеркала не было. Но Света была нехороша собой и очень полная, отекшая. Палата была на первом этаже, мужья приходили к женам и разговаривали через подоконник. Телефонов не было, и женщины гадали и тревожились: придет ли их муж? Не ко всем приходили. Это понятно; работали все, ехать далеко, на окраину… И некоторые женщины плакали ночью. В больнице очень грустно. А когда муж все-таки приходил, они выражали любовь и заботу. И спрашивали: «Ты покушал? Ты нашел чистую рубашку?»… А к этой Свете ходил рыжий маленький паренек в кепке. Немножко кривоногий и тоже не очень красивый. И каждый день, каждый день! – приносил маленькую алюминиевую кастрюльку. Он ее привозил, замотав в одеялко старенькое. И в кастрюльке была вареная картошка, еще теплая. Или суп с макаронами. Теплый. Он приезжал после работы на заводе, когда часы приема посетителей кончались. Но мы же на первом этаже были. И он молча передавал кастрюльку Свете, а она ела. Она и меня угощала, мой муж в армии был. Потом этот молчаливый рыжий парень ехал с кастрюлькой и одеялом обратно. Часа два надо было ехать. И они почти не говорили. А потом меня выписали. И эту Свету лет через пятнадцать я встретила на улице. Она снова была в положении. И у нее уже было трое детей. И она красивая стала! Полная,
