стно ведь, кто придет. Да и придут ли девчонки вообще?»
Выбросил мусор в помойное ведро, которое стояло в углу нашей общей коммунальной кухни, вернулся в комнату. Машинально глянул в окно. И увидел, что они уже идут по двору. А я даже не успел переодеться!
Поспешно выхвачена вешалка с костюмом из шкафа, натянута по-быстрому белая рубашка. И в этот момент раздается звонок в передней. Кто-то из соседей открывает дверь квартиры за меня…
Торопясь, завязываю галстук и слышу тяжелые шаги в коридоре за дверью. Первым, конечно же, идет Антон. Большой, уверенный в себе, как всегда, и веселый. Высовываюсь из-за двери, впускаю в комнату Антона одного, прося остальных подождать в коридоре, пока оденусь. Антон хохочет и оправдывается за слишком ранний приход, а они все ждут там…
Наконец, верхняя пуговица рубашки под галстуком застегнута, надет пиджак. Мгновенный взгляд в зеркало – все нормально. Распахиваю дверь и прошу всех входить.
Все входят, в комнате тотчас становится людно, шумно. Антон знакомит со всеми поочереди, я, как всегда, не запоминаю имен, потому что нужно говорить свое. Помогаю девушкам снять пальто, принимаю шарфики, шапки – на улице март…
Девушки осматриваются и одна за другой подходят к зеркалу старинного бабушкиного трельяжа. А я сажусь на тахту, переводя дух…
В эти первые минуты все три девушки у зеркала кажутся мне удивительно красивыми, от них пахнет свежестью и духами, с ними в комнату входит праздник. Антон, высокий, коротко, современно стриженый, спортивный, чувствует себя, как всегда, хозяином, он что-то говорит громко, хохочет. О Косте я не раз слышал от Антона, но вижу его впервые. Он разочаровывает – невысокий, крепенький, смугловатый блондинчик, тихий какой-то, невзрачный…
А девушки щебечут наперебой, и голоса их звучат, как музыка. Все словно светлеет вокруг, и даже полинявшие и кое-где отставшие от стен обои в комнате становятся как-то приличнее, что ли.
– Олег, вот что! Мы не успели в магазин забежать. Развлеки девчонок пока, а мы с Костей мигом! – весело говорит Антон.
Шумя, топая, задевая то одно, то другое на пути своим мощным телом, Антон выходит, за ним тихо выскальзывает и Костя. Я остаюсь с девушками один. Напрягшись, собравшись внутренне, встаю с тахты, прохаживаюсь зачем-то по комнате, лихорадочно соображая, чем же их развлечь.
Одно имя запомнилось в сумбуре знакомств – Лора. Потому и запомнилось, что она сказала «Лора», а не «Лариса», хотя все звали ее Ларисой.
Теперь, когда после ухода ребят прихожу в себя и осматриваюсь, сразу бросается в глаза, что Лора – это самая эффектная из девушек, можно даже сказать очень красивая: черноволосая, с большими голубыми глазами, вся какая-то яркая, даже резкая на первый взгляд. Но – лишь на первый. Потому что тут же видна в ней и женственность, мягкость… Лорой, кстати, звали первую, отроческую, самую-самую первую мою любовь, девочку одиннадцати лет. Именно Лора, а не Лариса… Это было в Лесной школе, и мучительное, неизжитое чувство осталось на всю жизнь – медленная, тягучая, невыразимо прекрасная пытка, и связанная и как будто почти не связанная с маленькой, живой черноволосой девчушкой. У нее, тоже были темные волосы, но глаза, помнится, карие. А у этой Лоры глаза голубые, яркие. Смотрю на нее, и голова сладко кружится, погружаюсь в блаженное состояние… Девушки с детства для меня словно существа с других планет – таинственные, чудесные, очень красивые…
Причесываясь у зеркала и осматриваясь, Лора, конечно, замечает и обои, и выщербленный кое-где пол, и старый расшатанный нелепый столик в углу моей комнаты… Бросает быстрый взгляд на меня и приветливо улыбается тут же… А меня словно окатывает теплой волной.
Едва поправив прическу, с веселой озабоченностью она просит воды. Беру из шкафа стакан, иду на кухню, наливаю воду из под крана, приношу. Но Лора не пьет, достает из сумочки букетик подснежников – крошечный белый букетик, стиснутый листьями ландышей, – бережно развязывает, распеленывает его, выбрасывает жесткие листья, набирает воду в рот, обрызгивает нежные цветочки, любуясь ими, заботливо опускает в стакан и ставит в центре стола.
– Это мне один парень на улице подарил, красивый… – говорит она, гордая, и смеется.
Странно: в глазах у нее печаль. Или мне кажется?
Надо, надо их как-то развлечь! Даю им мой ручной силомер, медицинский. Они с визгами, возгласами поочереди сжимают его в своих ладошках, потом просят и меня. Я выжимал тогда много… Как ни странно, выжимал даже больше Антона, хотя он был на полголовы выше меня и значительно тяжелее…
Подруги Лоры несравнимо менее эффектны: одна молоденькая, лет двадцати, миленькая, но очень уж простенькая, другая – высокая, с меня ростом, лет тридцати, худая, с длинным носом и тяжелым, несоразмерно большим подбородком, застенчивая.
Лора подходит к радиоле, роется в пластинках и ставит не рок, который вошел тогда в моду,
