уже Ляля и Ванда остались на скамеечке одни. Они шептали друг другу на ухо секреты, пожимали плечами, хихикали и притворялись, будто совсем не слышат голосов и хохота, доносящихся из-под старой акации.
Но даже по их спинам Марийка видела, что они никогда не простят ей того, что она переманила к себе всех ребят.
Старики Михельсоны
Изредка Марийка заходила к старикам Михельсонам. Они жили всё там же, за часовым магазинчиком, где теперь у окна работал их зять, белокурый человек с толстыми губами. На окне по-прежнему стояли часы с фарфоровой девочкой на качелях.
Вход в квартиру был со двора.
Марийка с опаской заглядывала в калитку, потому что боялась озорных мальчишек бондаря[12] Бобошко.
Их было двое, но они всегда так орали и шумели на своем дворе, что Марийке казалось, будто их целая банда. Стоило ей войти во двор, как они высовывались из-за угла, выскакивали из окошка или прыгали с крыши сарая прямо ей под ноги. Они улюлюкали и оглушительно свистели, засовывая в рот грязные пальцы. Едва живая от страха, Марийка пробегала через двор и, поднявшись на цыпочки, дергала колокольчик у бабушкиной двери.
В маленьких комнатах Михельсонов пахло каким-то особенным, стариковским запахом. Бабушка, низенькая, сморщенная, на стоптанных каблуках, с животом, подвязанным полотенцем, разреза́ла на столе ярко-желтую яичную лапшу, которую она разделывала для продажи.
Из соседней комнаты, осторожно ощупывая стенки, выходил старик с неподвижными, мутными глазами, в картузе, глубоко надвинутом на уши.
За последние годы он совсем ослеп и перестал выходить на улицу. Он дремал на стуле у окна, закутанный в бабушкин клетчатый платок, или сидел в часовом магазине у своего зятя, греясь у железной печки и прислушиваясь к разговорам заказчиков.
– Это кто? Зачем пришел? – спрашивал дедушка, услышав Марийкины шаги.
– Абрам, это Манечка, – говорила старуха и подводила к нему Марийку.
Он ощупывал ее плечи, лицо и волосы своими дрожащими пальцами с сиреневыми ногтями, и девочке странно было думать, что этот чужой маленький старичок – ее дедушка.
– Выросла, очень выросла… – говорил дедушка с укоризной, точно в этом была Марийкина вина, и начинал вздыхать и бормотать что-то под нос.
Бабушка всегда была очень рада Марийке и угощала ее куском фаршированной рыбы, или помидорами, или желтым початком кукурузы.
Когда Марийке пора было уходить, бабушка сама провожала ее до ворот. В углах крохотного грязного дворика были навалены большие и малые бочонки. Бондарь Бобошко, лохматый и полупьяный, клепал железные обручи.
Увидев Марийку с бабушкой, мальчишки бондаря бросали им вслед щепки и арбузные корки.
– Эй ты, кучерявый баран!.. Скажи: кукуруза! – кричали они.
– Подождите, шибенники[13], вот я вас поймаю, так я вам задам! – говорила бабушка.
Но Марийка
Бо́ндарь – мастер по изготовлению бочек.
Шибе́нник – проказник, хулиган.
