в валенках довольно неудобно. Тяжело дыша, он вернулся к месту побоища и только сейчас выдернул из телогрейки обломок стрелы. На левом боку острый наконечник глубоко рассек кожу, зацепив и поверхностные мышцы. Весь бок залило кровью. Рана, по виду, была неопасна, но Витюня вновь ощутил боль, а вместе с нею и гнев. Св-волочи! Если бы слой простеганной ваты не отклонил полет стрелы – ежу понятно: абзац, труба и хана. Ясен пень, придурок целил в сердце, без всяких хитростей собирался убить!
Но почему?!.
Трое противников лежали неподвижно, и не надо было звать врача, чтобы определить: мертвы. Особенно вон тот, которому снесло полчерепа… Витюню замутило, пришлось поспешно отвернуться. Трое исчезли: как видно, раненные легко, успели ухромать восвояси, уползли кустами или затаились где-то. Двое раненых остались на месте побоища – один, битый в бок, лежал на спине и стонал, мученически закатывая глаза, другой, привстав на одно колено, имел в левой руке подобранный с земли лук, а правой тянулся к валяющемуся рядом колчану. Лук Витюня отобрал и зашвырнул на сосну. Поискав, нашел и второй лук, а это значило, что никто из уцелевших не пустит в него стрелу из кустов. Ну и ладно.
– Доигрались, придурки? – сказал он с осуждением. Злость ушла, и теперь на сердце отчаянно скребли кошки. – Вам-то что, сами виноваты, а мне? Блин, доказывай не доказывай теперь право на самооборону – один черт засудят! Вон, убитых трое…
– Ышари найза… – ненавидяще прошипел неудачливый лучник. – Здай кышун ухара… – Разговаривать с ним было бесполезно.
Второй лук Витюня ломать не стал и не бросил, а повесил на плечо. Подобрал на всякий случай и колчан с десятком стрел. Вещдоки как-никак. Может, пригодятся. Нашел пробитую стрелой ушанку, стрелу выдернул и убрал в колчан, а попорченный головной убор водрузил на законное место. Взял одно копье и один топор. Остальное оставил и, в последний раз мрачно оглянувшись на место побоища, заспешил к реке. Раздевшись, промыл рану холодной водой, шипя и взрыкивая от боли, затем выполоскал рубашку и замыл кровь на прорванном свитере. Майку также выполоскал, старательно выжал и, когда рана перестала кровоточить, приспособил в качестве временной повязки, закрепив узлом на правом боку.
Что делать дальше, было абсолютно неясно. Напрашивалось лишь первое действие: удалиться отсюда как можно скорее и дальше. А потом?..
Вот гады. Уголовником сделали. Этим, как его… мокрушником. Конечно, сами напросились, но… нехорошо вышло. Витюня посопел. Куда там нехорошо – просто погано! Но что они себе думали: против лома есть приемы?
Да кто они вообще такие, эти психи? Дикари? Весь жизненный опыт Витюни протестовал против подобного объяснения. Какие еще дикари, охотники за черепами, какой такой павлин-мавлин? Средняя же полоса, ей-ей. Вон елка растет, а вон черничник. Отсюда до ближайшего папуаса столько, что самолет, пожалуй, и не долетит без промежуточной посадки…
При мысли о самолете Витюня потемнел лицом. Как ни крути,
